Время неприкаянных
Шрифт:
Было тепло: весенние ночи приятны. Спокойные, почти пустые улицы. В небе звезды делились секретами друг с другом, посылая короткие беспорядочные сигналы. Иногда мимо проезжало такси, притормаживая рядом с ними, но они предпочитали идти пешком.
Так началась эта необычная встреча двух погибших душ, которые почти поверили, что смогут помочь друг другу, воззвав к любви мертвецов.
— Поговорите со мной еще, — сказала Ева, взяв его под руку.
— Знаете ли вы о жизни и трудах Рахили Варнхаген?
— Нет.
— Она жила в Германии в восемнадцатом и девятнадцатом веках.
— Вы мне ее расскажете?
— Смеясь?
— На ходу.
— Если вы поможете мне найти слова.
В подъезде спала какая-то старуха. Она улыбалась. И выглядела счастливой.
Гамлиэль вернулся к старой венгерке помимо воли. Он не может отвести взгляда от обезображенного лица больной. Откуда у нее все эти шрамы? Лили, молодая докторша, говорила о каком-то несчастном случае, точно он не знает. Чудом спасенная, она провела несколько месяцев в заштатной местной клинике: гуманные, но не слишком опытные хирурги старались не столько вернуть ей здоровье, сколько восстановить человеческое лицо, женское тело.
— Прежде, в молодости, она, несомненно, была красива, очень красива, — говорит вошедшая в палату докторша. — Сейчас этого не скажешь.
Что можно понять о человеке, который отказывается от общения? Этот вопрос мучит Гамлиэля. Кто-то знал эту женщину, кто-то держал ее в своих объятиях и благодарил за подаренное ему счастье. Возможно, у нее есть ласковый муж, шаловливые дети, любовники. Траур утрат, блеск побед — все это было в ее жизни.
— Скрытая красота, она существует, — произносит он наконец.
— Но для чего она, если никто ее не видит?
— Вы ошибаетесь. Есть люди, которые ее угадывают.
Докторша смотрит на него с интересом.
— Что угадываете в этой женщине вы?
Внезапно Гамлиэль вновь видит себя ребенком.
В ту ночь он плохо спал. Что-то на него давило, угнетало. Недомогание, предвещающее опасность. Старые странные кошмары тревожили сон. Дети, за которыми гонятся огромные безобразные чудовища. У всех хриплый голос и жесткие черты венгерского офицера с кислым дыханием, частого гостя в спальне Илонки. Проснувшись, как от удара, с бешено колотящимся сердцем и весь в поту, он силился одолеть панический страх. Ему это удалось, когда он вспомнил грустное лицо мамы, ее тонкие руки и добрые глаза.
Металлический голос возвращает его к настоящему:
— Доктор Розенкранц… Доктор Розенкранц, вас срочно вызывают в пятую палату…
Громкоговоритель повторяет эту фразу несколько раз. Докторша стремительно выпрямляется:
— Подождите меня, я сейчас вернусь.
Ей повезло, думает Гамлиэль. Она кому-то нужна. Она может принести помощь и утешение. Жизнь врача никогда не бывает бесполезной. Не то что его — растраченная на пустяки, поблекшая. Однако прежде ему казалось, что он может управлять судьбой других. Ах, эти годы, которые он мог бы сделать плодоносными… люди, которых мог бы духовно обогатить.
Все так далеко.
Вернувшись, докторша замечает:
— Вы только что думали о женщине. Но не об этой.
— Действительно, я видел женщину, чья красота меня взволновала. Она умерла, но ее красота всегда
— Вы ее любили?
— Я ее люблю.
— Она была вашей женой?
— Нет.
Он одаряет ее легкой улыбкой.
— Это моя мать. Я не женат.
И тут же поправляется:
— Был женат. Теперь нет.
Гамлиэль жестом указывает на больную:
— А что она? Замужем? Была счастлива?
— Боюсь, эти вопросы останутся без ответа.
— Представим супругу Сизифа счастливой, — говорит Гамлиэль.
— Да, представим это ради нее, — отвечает докторша, — ведь сама она на такое уже не способна.
Тогда перед Гамлиэлем вновь встает тот же неотвязный вопрос: а вдруг это все-таки Илонка, здесь, на больничной койке, уже оторванная от мира живых?
— Вы снова ушли куда-то далеко, — говорит докторша.
— Это потому, что я пришел из другого мира.
Глупо, думает он. Любой мог бы сказать то же самое.
— Ваша жена принадлежала к этому миру?
— Нет, — признается он после паузы.
К его миру Колетт никогда не принадлежала.
Гамлиэль познакомился с ней в Париже самым банальным образом, на террасе кафе в Латинском квартале. Весеннее солнечное утро. Переполненные улицы. Студенты спешат на экзамен, цветочницы окликают влюбленных, туристы, тараща глаза, восхищенно разглядывают столики, за которыми сиживали великие жрецы экзистенциализма.
Как это часто бывало, Гамлиэль пришел сюда вместе со своим приятелем Болеком. Он познакомился с ним несколько месяцев назад в Префектуре полиции. Оба беженцы, и проблемы у них одни и те же: вид на жительство, средства к существованию, поиски дешевой квартиры. На следующий день они решили снять на двоих номер в ближайшей гостинице. Их любимым занятием было сидеть за стаканчиком вина и глазеть на красивых девушек — одиноких или под руку с дружком.
— Тебе какая нравится? — спросил Болек.
— Третья, — ответил Гамлиэль.
— Ты с ума сошел? Их всего две.
— Вот именно. Я жду следующую.
— А если она будет не одна?
— Тем хуже для ее спутника.
Она была одна.
Болек, ринувшись вперед, преградил ей дорогу.
— Подождите, мадемуазель, — сказал он и ухватился за ее руку, как будто с трудом переводил дух, — вы нужны моему другу.
— Да кто вы такой?
— Речь не обо мне, а о моем друге. Он в отчаянии. Только вы можете спасти его.
— Оставьте меня в покое и проваливайте к дьяволу!
— Так я и есть дьявол.
Болек вернулся к столу, ничего не добившись.
— Знаешь, она не для тебя.
Гамлиэлю очень нравился Болек. Своей фантазией он мог заткнуть за пояс самого одаренного сочинителя романов. Родился в Польше в еврейской семье, перебравшейся туда из Австро-Венгрии. Высокий, подвижный, готовый с открытыми или закрытыми глазами устремиться к любой возможности заработать несколько франков. Молодые люди очень скоро стали друзьями на всю жизнь. Болек забавлял Гамлиэля причудливыми идеями и невероятными историями, помогавшими скоротать время. Именно к нему обратился Гамлиэль, чтобы раздобыть средства для поездки сначала в Израиль, а потом в Марокко.