Время перемен
Шрифт:
— Здесь очень красиво, — тихо сказала я, открывая глаза и глядя в огонь.
— Знаю.
— Спокойно.
— Это я тоже знаю.
— Пэт, мне нужно поступить так, как он хотел.
— Хоть меня это и бесит, но это я тоже знаю. Поэтому скажу, что мы рядом. Мы всегда будем рядом. Не важно, пусть даже мы будем находиться на другом континенте, если мы тебе понадобимся, мы приедем к тебе или заберем тебя обратно. Все, что тебе необходимо сделать, это позвонить.
Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда я сказала:
— Спасибо, дорогой.
Я услышала,
— Позвони позже Кэт. Но не говори ей, что я тебя запугиваю, потому что она отправит меня спать на диван.
Кэт была женщиной и матерью. Кэт никогда не бранилась, и Кэт не была большой поклонницей некоторых поступков Пэта (а поскольку он продолжал так поступать, то иногда оказывался на диване).
В ее арсенале было и другое оружие, чтобы получить то, чего она хотела.
И она им пользовалась.
Просто до сих пор у меня был иммунитет.
— Я ей позвоню. И еще хочу сказать тебе спасибо за то, что ты такой, какой есть, и так сильно обо мне заботишься. Но со мной все будет в порядке.
— Посмотрим.
Посмотрим.
Мы попрощались и разъединились.
Я положила телефон, поставила рядом с ним бокал, приготовила еще сыра с хлебом, и пока жевала, налила еще вина.
Я размышляла о том, что должна сделать то, чего совершенно не хотела.
Но этот разговор в полную силу вернул меня в настоящее, в прекрасный номер в прекрасной гостинице в Новой Англии.
Поэтому я подошла к шкафу и открыла пустой чемодан, который положила туда после того, как распаковала вещи (когда мы останавливались где-то на пару дней или больше, я всегда распаковывала вещи, Патрик находил это забавным).
Там лежал большой конверт.
Мне не следовало брать его с собой. В своих более причудливых фантазиях я представляла, как конкретный мужчина, узнав, что я здесь, отдает приказ о полицейской облаве и обнаруживает его.
Конечно, этого не случится.
По крайней мере, последняя часть.
Я вернулась к кровати, вытащила из конверта две папки из плотной бумаги и положила их на кровать.
Я взяла вино и снова повернулась к ним.
Я открыла ту, что потоньше.
Внутри, в верхнем левом углу, была прикреплена фотография размером восемь на десять дюймов, на которой мой брат выходил из красивого, крытого черепицей дома, и шел к синему «Субару», припаркованному на подъездной дорожке.
В последний раз я видела его на похоронах матери. Там же в последний раз с ним разговаривала. Точнее, сама я почти не говорила. Он сказал мне, что я нежеланный гость на поминках в доме мамы и папы, и что своим присутствием на похоронах я уже отдала ей должное.
Патрик, стоявший рядом со мной, был вне себя от ярости.
Мы не пошли на поминки.
Папа умер почти на два года раньше мамы. Несмотря на то, что он фанатично занимался фитнесом, бегал почти каждый день и следил за всем, что ел, больное сердце привело к череде инсультов, последний из которых его убил.
Мамина смерть была еще страшнее.
Она поскользнулась в теплице, упала и сильно ушиблась, порезав руку ножницами, задела артерию
И это так страшно, что мама замерзла на смерть (или истекла кровью, никто не знал, что произошло раньше).
Я находилась в шоке не только от того, что потеряла ее, и потеряла прежде, чем смогла загладить вину (или найти какой-то способ убедить ее позволить мне загладить вину, и точно так же потеряла отца), но и от того, что она умерла такой мучительной смертью.
Патрик знал это, и поэтому еще меньше обрадовался тому, что Кейлен, мой брат, так ужасно со мной обошелся.
Но для меня было ужасно думать, что Кайлен поступил в своем духе, когда, не пройдя и двух месяцев после смерти мамы, он развелся с женой (мама сошла бы с ума, ее блестящий, гениальный, идеальный первенец совершил нечто вроде того, чтобы оставить жену и официально разорвать с ней отношения) и ушел.
А потом он сделал еще кое-что очень похожее на Кейлена: переехал через всю страну, оставив не только жену, но и двоих детей.
Он был программистом, и очень хорошим. Штаб-квартира компании, в которой он работал, находилась за пределами Сан-Франциско. Но он мог работать где угодно.
Так он и поступил, переехав в отдаленный городок в штате Мэн, в ста милях к северу от Магдалены.
Похоже, я не единственный ребенок Уэбстеров, который любил одиночество.
Раз в месяц дети прилетали к нему в гости. Он тоже летал к ним раз в месяц. По-видимому, их всех это устраивало, и, по словам частного детектива, в основном потому, что четыре дня в месяц дети брата могли вытерпеть своего отца. Терпеть больше было уже не так легко.
Я веером разложила бумаги на кровати. В бумагах, представлявших собой отчеты частного детектива, нанятого Патриком, говорилось, что брат ходил в походы, ездил на рыбалку, ходил под парусом, ездил на велосипеде, работал.
Кейлен делал все, что хотел.
Я сделала глоток вина, а затем очень глубоко вдохнула, мой взгляд переместился на вторую, более толстую папку.
За три недели до своей смерти Патрик рассказал мне о частном детективе и о том, что он сделал. Тогда же он отдал мне и конверт с папками.
Я не притрагивалась к ним больше месяца после того, как его не стало.
Все, что было во второй папке, я прочитала столько раз, что сбилась со счета.
И сейчас я снова ее открыла.
Слева внутри была прикреплена фотография размером восемь на десять дюймов, на которой был изображен высокий, темноволосый, необычайно красивый мужчина, идущий по тротуару, в котором я теперь узнала Кросс-Стрит, главную улицу Магдалены.
У бедра он держал ребенка.
На ней была маленькая кремовая шапочка с маленькими кошачьими ушками розового цвета, а спереди, на лбу, — розовый носик с крохотными черными усиками-ниточками, торчащими в стороны. Маленький розовый пуховичок. А на руках — маленькие кремовые варежки с серыми кошачьими мордочками, розовыми носиками и ушками.