Время спать
Шрифт:
Она на секунду замолкает, глядя в пустоту.
— В газетах писали, что он плакал.
Взгляд возвращается из пустоты.
— Джимми выбежал из укрытия. Ему удалось на какое-то время ослепить Майлза и выбить из рук автомат. Потом Джимми вывел его из леса. Когда они дошли до границы площадки, полиция изрешетила Майлза пулями.
Дина смотрит в пол. «Оттенки синего» темнеют, обращаясь в черное. Тишина заполняет комнату цианистоводородным газом «Циклон-Б».
— Господи, даже не знаю, как ты это пережила.
— Да уж…
— Я… кажется… читал об этом.
Она поднимает глаза.
— Да, здесь об этом немного писали. А американские газеты не знали, где меня найти, к тому же на следующий день я вернулась в Англию. В общем, выбралась. Нигде не говорилось, что у Майлза была девушка, все только и писали, какой Джимми герой, кто будет экранизировать эту историю, и так далее; а в серьезных газетах развернулась дискуссия о том, стоит ли запретить пейнтбол или нет. Кроме Бена, Элис, а теперь и тебя, никто не в курсе моей роли во всей этой истории.
Я даже не знаю, что сказать. Так и говорю.
— Я даже не знаю, что сказать. Это… то есть каждые два-три месяца ты узнаешь из газет, что в Америке произошло что-то подобное, но это все… ненастоящее, что ли. В это все равно не веришь, это все… там.Совсем по-другому воспринимаешь новости о том, как кто-то избил охранника в магазине за углом, или о том, как сантехники нашли труп проститутки в люке на улице, по которой ты вчера проходил. Эти преступления как-то более понятны, они более жизненные.
— Скажем так: я опустила некоторые детали, придающие истории жизненности. Уж извини.
Пожалуй, рассуждать, почему вся эта история не вызывает у меня ужаса, было не совсем уместно. Сказать «господи, какой ужас!» было бы куда лучше. Но на самом деле все было вполне жизненно. И жизненности истории добавляла она, просто сидя на диване и рассказывая, пока мой мозг пытался придумать способ, как в итоге свести все к сексу (он всегда так делает, даже когда слышит про избитых охранников).
— А почему ты решила мне об этом рассказать?
— Не знаю, — мрачно отвечает Дина. — Я уже жалею, что рассказала.
Наверное, лицо у меня принимает обиженное выражение, потому что она добавляет:
— Извини, я не то имела в виду. Наверное, я действительно хотела кому-нибудь обо всем рассказать, и… пожалуй, у меня было ощущение, что раз уж возникали такие ситуации, когда мое поведение могло показаться слегка… враждебным, то мне просто не хотелось, чтобы ты возненавидел меня, так и не поняв, почему я вела себя как… — пытается она подобрать подходящее слово, — последняя сука.
— Я думал, что ты феминистка.
— Я и есть феминистка. И считаю, что женщины имеют право свободно выражать свои мысли и чувства.
Она замолкает, потом продолжает:
— К тому же ты был откровенен со мной относительно своих… — ее бровь чуть дернулась, — намерений. Я подумала, что было бы честнее объяснить тебе, с кем ты пытаешься связаться.
Смотрю на часы: 21.23. Ужас! Корочка на овощном рагу будет слишком жесткой.
— Слушай, а ты хочешь есть?
— Еще как! — улыбается она. — Я уже боялась, что ты не спросишь.
Этот веселый ответ лишает ее ореола страдалицы. В комнате будто становится светлее. Бегу на кухню. Пожалуй, я даже могу себе позволить довольно потереть руки.
— А что ты приготовил? — доносится из комнаты ее голос.
Какой-нибудь ловелас сказал бы: «Через секунду сама все увидишь». Но я не такой.
— Овощное рагу по-индийски. Рецепт из моей личной коллекции.
Ничего себе. А я, оказывается, почти такой.
Проверяю, как мое рагу. Содержимое кастрюли покрылось шероховатой корочкой. Чудесно. Закрываю крышкой и ставлю в микроволновку на две минуты. Из комнаты теперь доносится «Я люблю вечеринки» Русса Эбботта.
— Выключи ее! — кричу из кухни.
— Нет! — кричит она в ответ.
Я улыбаюсь про себя. Похоже, все вдруг наладилось. Как там она сказала? «С кем ты пытаешься связаться»? Многообещающая фраза, правда? Разве это не значит «мы все-таки займемся сексом»? Она могла выразиться иначе: «Иди ко мне, мой сладкий». У меня ощущение, будто я футболист и только что забил гол. Но надо взглянуть на себя в зеркало — я несусь в ванную.
Так, посмотрим. Освежим подмышки. Черт, мыла почти не осталось. Придется довольствоваться этим. Я снимаю черную футболку с красной полосой посередине и намыливаю подмышки. Жесткие черные волосы белеют. Пока ничего не смывая, расстегиваю штаны. Однако. Мыла-то не осталось. Остается просто сполоснуть гениталии и задницу водой. Вытершись полотенцем, я с ужасом понимаю, что одной воды недостаточно. Так, посмотрим. Вот оно! Кроме пяти-шести старых зубных щеток и тюбика с бриолином в большой эмалированной миске валяется и флакончик «Олд Спайс», который «всегда на пределе». Я обильно опрыскиваю им свои передовые части, затем посылаю все к черту и так же обильно опрыскиваю свои тылы. Дзинь! А вот и рагу готово.
Выходя из ванны, я ловлю взгляд Дины. Улыбаюсь ей в надежде замести следы, которые могут навести на мысли о том, что я делал в ванной. Она улыбается в ответ. Иду на кухню, открываю дверцу микроволновки, достаю тарелки и вместе с большой красной кастрюлей ставлю их на деревянный поднос, который я сделал еще в школе на уроке труда; и только тогда несусь в гостиную.
Дина сидит на диване, предвкушая ужин; она даже пододвинула кофейный столик, совершенно справедливо предположив, что обеденного стола у нас нет. Я ставлю поднос на столик. Меня так и подмывает сказать: «Voil`a!» Но надо сдержаться. Надо сдержаться.