Время спать
Шрифт:
— А в Штатах он популярен? Пейнтбол?
Она моргает в ответ. Мне почему-то кажется, что это моргание заменяет собой вздох.
— Да, очень. Можно найти самые современные модели пейнтбольного оружия.
Она замолкает и глядит в окно. Из арабской забегаловки на углу выходит человек с целым пакетом всякой снеди.
— А мы могли бы поговорить о чем-нибудь другом? — просит она.
Только хочу сказать «да», как звонит телефон. Дина вопросительно смотрит на меня. Я не поднимаю трубку, всем своим видом показывая, что мне нет дела ни до кого, кроме нее. Будь я совсем смелым,
— Привет, герой-любовник. Хотела махнуть тебе крылом.
Ох, только не это.
— Собираюсь готовить ужин твоему отцу и вот подумала, что ты, может быть, захочешь зайти и поужинать с нами. Привел бы Тину! По-моему, самое время нам познакомиться. Ладно, шучу, дорогой. Увидимся.
— ЧТО ТЫ ТАМ НА ТЕЛЕФОНЕ ВИСИШЬ, ТРЕПАЛКА СТАРАЯ?
Я уже жду фразы «с таким, как твой отец, не соскучишься», но мама кладет трубку. Гляжу на Дину. Наверное, я весь красный от стыда.
— Трепалка? — переспрашивает она.
— Ну да. Это он любя.
Дина улыбается. Мы оба понимаем, что она сознательно не заострила внимание на другом слове, действительно интересном.
— А кто такая Тина?
Теперь заострила. И я стою перед выбором. Могу сказать, что это… ну, не знаю… моя двоюродная сестра. Какое совпадение! Могу рассказать ей часть правды. Я будто стою перед двумя дверьми. На одной написано: «Начало прекрасных отношений», а на другой: «Кошмар». Размышляя, как поступить, призываю на помощь того единственного человека, который знает о любви все. Она появляется, окутанная облаком света.
— Скажи, как мне поступить?
— Что ты ко мне привязался? — отвечает она. — Я до сих пор не могу прийти в себя от того, как Битти Маклин перепел «Мы только начали жить». Представляешь, он переделал первые строки. Вместо «Жизнь наша только началась / И кружева белы, а обещанья…» он спел «Жизнь наша только началась / Вокруг все дышит обещаньем…». Можно подумать, люди не догадаются, к чему там «белые кружева».
— Карен…
— Лучше бы сразу спел: «И я хочу тебя прямо сейчас». Тоже мне!
— Карен, пожалуйста. Я на тебя очень надеюсь.
Она неодобрительно смотрит на меня и достает из облака книгу — очень большой том в кожаном переплете. На обложке витиеватое золотое тиснение: «Любовь».
— Так, посмотрим, — слюнявит она палец и начинает листать книгу. — Ласка… Либидо… Лиф… Лобзание…
Она отрывается от книги:
— А у тебя, случаем, бутербродика не найдется?
Я отрицательно качаю головой; она вздыхает.
— А, вот оно: ложь, — она выпрямляется и откашливается. — Ложь: лучше не надо.
Она вопросительно глядит на меня:
— Доволен?
И исчезает. Я смотрю на Дину:
— Она говорила о тебе.
Дина кивает. Затем отворачивается, задумчиво почесывая затылок. Не поворачивая головы, она говорит.
— Полагаю, сейчас мне самое время познакомиться с твоими родителями. Ведь мы с тобой уже так долго встречаемся. Не исключено, что мы уже женаты.
— Послушай, Дина. Помнишь, ты писала в открытке,
— Помню, и что?
— Если ты подумала, что я хочу переспать с тобой, то ты права. Но я не вижу в этом ничего дурного.
Ничего себе. Я никогда не был так откровенен, как сейчас. Спасибо, Карен. Дина пристально глядит на меня, наблюдает за мной с таким видом, чтобы я понял: она за мной наблюдает.
— Но это все равно не объясняет, почему твоя мама думает, что мы — пара.
— Она очень хочет, чтобы у меня появилась постоянная девушка. Ей нужно было как-то заполнить этот пробел, вот я и вписал туда твое имя. Наверное, я просто надеялся, что так все и будет. Прости.
— И когда это произошло? — хмуро интересуется Дина.
Да за пару дней до того, как мы познакомились. Я ведь знал, что ты похожа на сестру.
— Через пару дней после того, как мы познакомились.
Где-то на небесах захлопнулась книга в кожаном переплете. Какой я трус. Какой я все-таки трус.
— Ладно, — встает Дина, — я, пожалуй, пойду. Слишком много откровений для столь раннего вечера.
— Дина, мне действительно очень жаль.
— Самое забавное, — говорит она, поднимая свою черную кожаную сумку (которая, наверное, в сороковых годах принадлежала какому-нибудь доктору, причем кожа так сморщилась, что сумка выглядит насупившейся), — что у нас все равно бы ничего не вышло. Сам подумай. Ты брат Бена. Мой зять. Это что, по-твоему? Бразильский телесериал? Сразу видно: мужчина.
А вот это меня уже злит.
— Что? Что «мужчина»? Почему такие женщины, как ты, всегда это говорят? «Мужчина». Можно подумать, это все объясняет. Что я сделал такого, что можно поставить в вину всем мужчинам?
— Не подумал, что произойдет после того, как ты кончишь.
Ее взгляд сейчас — полная противоположность тому взгляду Ника. Ее взгляд исполнен осмысленности. Дина идет к выходу.
— Это не так, — возражаю я. — Это совсем не так. Я хотел бы уметь, ни о чем не задумываясь, запрыгивать в постель с кем попало. Я хотел бы уметь быть беспечным в отношениях с женщинами. Я вижу, как люди — и мужчины и женщины — обсуждают постоянно меняющихся партнеров как нечто само собой разумеющееся, и мне тоже очень хочется прокатиться на этой карусели. Но я не умею. Каждый раз, когда у меня завязываются с кем-то отношения, я боюсь только одного — разрыва. По-моему, ничто не приносит столько боли.
Дина разворачивается и кладет сумку на пианино.
— Тогда почему же у тебя никого нет?
Потому что я влюблен в твою сестру.
— Меня все бросали. Все женщины, с которыми у меня были отношения, бросали меня в тот самый момент, когда я места себе не находил, пытаясь придумать, как бы их бросить.
— Ну и хорошо. Избавляли тебя от лишних хлопот.
— Не совсем. Как только они это делали, я тут же понимал, как они мне нужны.
Дина бросает на меня испытующий взгляд. Точно так же она смотрела, когда я умолял не рассказывать всю правду механику. Не думаю, что она привыкла к настолько откровенным проявлениям слабости со стороны мужчин. Садясь на диван, Дина берет свой бокал.