Время спать
Шрифт:
Этим вечером я встретился с Диной в первый раз после первого секса. И опять она оказалась в моей квартире — возможно, потому что мы оба понимали, какой свет на наши и без того неоднозначные отношения будет бросать присутствие Бена и Элис. Дина захотела в паб.
— Куда? — не понял я.
— Ну, в паб. Просто в местный паб.
Передо мной опять замаячил вариант со смокингом. Прости, дорогая, но я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь.
— У меня тут нет местного паба. Я вообще в пабы не хожу.
— Вообще в пабы не ходишь?
— Я еврей.
— Хватит твердить эту все объясняющую
— Но это действительно все объясняет.
Я втайне порадовался этому небольшому спору — когда она пришла, в воздухе повисло ощущение неловкости: Дина отводила глаза, я сомневался, могу ли ее поцеловать. И в любой момент ждал, что она скажет что-нибудь из серии «знаешь, это было ошибкой». Но вдруг спор связал нас; и абстрактный паб оказался тем, чем никогда не был настоящий паб: глотком свежего воздуха.
— К тому же во всех бедах этой страны виноваты пабы.
— Интересное наблюдение.
— У этой страны три беды, — начал я, устраиваясь поудобнее в русле этой темы, которая, если в нее углубиться, минут на пятнадцать отсрочит момент, когда нам снова нечего будет сказать. — Это насилие, отвратительная еда и то, что все закрывается в половину двенадцатого. Все это свойства культуры, насаждаемой пабами.
Дину это не впечатлило. В своем полосатом черно-белом платье она была похожа на зебру — ее просто так не заарканишь.
— Может, хватит? Тоже мне, проповедник нашелся.
— Но там все так безрадостно! И пиво я не люблю.
— Да будь ты мужчиной!
— Я думал, что ты фе… а, не важно.
— Ладно, мы можем сходить в клуб.
— Замечательная мысль! Сходить в очень темный паб, где играет чудовищная музыка.
— Мне нравится такая музыка.
— Дина, я тебя умоляю. С таким же успехом ты можешь потанцевать под вой автомобильной сигнализации.
Она глубоко вздохнула. Тут я понял, что наши милые разногласия в итоге оказались просто разногласиями, к тому же весьма неприятными.
— Габриель, — спросила она, — как ты думаешь, нам вообще стоит встречаться? Учитывая, что у нас нет ничего общего. Если, конечно, не считать того, что мы родственники.
Надежный грунт оказался подмочен дождем. Так всегда и случается, когда слишком настаиваешь на своей дурацкой точке зрения. Но подача была настолько точной, что можно подумать, будто ее сделал Пит Сампрас.
— Ладно, идем в паб, — сказал я, надевая куртку.
На лице Дины теперь было написано, что она не очень-то хочет куда-то идти. Но мы все же пошли. Выходя из дома, я на мгновение остановился, не зная, куда направиться. В Килберне тысяча пабов — их плотность на квадратный метр здесь выше, чем в любой другой точке земного шара, — но я вдруг понял, что понятия не имею, в какой из них заглянуть; и, что еще хуже, не знал, в каком будет безопаснее. «Бидди Маллиган», «Черный лев», «Сэр Колин Кэмпбелл», «Мак-Гавернс», «Коул-Питц» — все эти заведения что-то объединяет, но явно не оранжевый интерьер. И вдруг я услышал какое-то хныканье.
— Что это было? — спросил я.
— Ты о чем? — не поняла Дина.
Снова этот звук — тихий, приглушенный плач. Он, похожий на песнопения шотландских горцев, только в неважном исполнении, становился то громче, то тише.
— Может, это Иезавель? — предположила Дина.
Сказав «Иезавель», а не «твоя кошка», она тут же подняла мне настроение — мне понравилось, что Дина все глубже втягивается в мою жизнь.
— Нет, слишком жалостливо.
Я огляделся. На Стритли-роуд
— Габриель, — вернула меня на землю Дина. — По-моему, в твоем мусорном бачке кто-то есть.
Я взглянул на черный мусорный бачок, стоящий у стены, отгораживающей наш участок от соседского. Стало страшно. Я такое уже испытывал, когда смотрел фильмы ужасов — напряжение в ожидании монстра, явно затаившегося в засаде, — и знаю, как с этим справиться. Но если бы я и сейчас закрыл лицо руками, то мне было бы сложно поднять крышку бачка.
— Да ладно, неважно, — собрался я уйти.
— Габриель! — дернула она меня за рукав. — Что ты как ребенок? Посмотри, что там.
Последнюю фразу она почему-то произнесла чуть ли не шепотом.
— Но я боюсь, — признался я.
Я вообще не гожусь для таких подвигов.
— Не говори глупостей.
Дина подошла к мусорному бачку. Она на мгновение замешкалась, потом собрала в кулак все свое мужество — мужество человека, который прошел через смерть любимого человека от рук нью-йоркской полиции после устроенной им бойни на пейнтбольной площадке, в результате которой погибло четыре человека, — и подняла крышку. Я стоял в двух метрах от бачка. Хныканье звучало все громче и не прерывалось, будто сидевшее там существо не заметило, что крышку подняли. Дина заглянула внутрь и тут же отпрянула.
— Иди сюда, — прошипела она. — Подойди и загляни.
— Может, ты мне просто скажешь, что там?
— ПОДОЙДИ И ЗАГЛЯНИ ТУДА!
С несчастным выражением лица я отправился к бачку, передвигаясь вдвое медленнее Лидии Фриндель, а когда все же подошел, то никак не решался взглянуть вниз. Но любопытство одолело: несмотря на страх, меня словно подталкивала невидимая рука — это чем-то напоминает мое поведение с застенчивыми женщинами. Я увидел Ника — дрожащего, голого и хнычущего. Его глаза были крепко зажмурены — так он отгородился от окружающего мира, скорчившись, как зародыш, в этой весьма сырой, прогнившей утробе.
— Может, полицию вызовем? — шепотом спросила Дина.
— Зачем? Разве он нарушает закон?
— Ну, во-первых, это нарушение общественного порядка. Во-вторых, вторжение в частные владения.
— В смысле?
— Ну, это же твой бачок?
Только тогда я понял, что они с Ником еще не знакомы. Чудесная возможность это исправить.
— Да, но… боюсь… дело в том, что… это и его бачок тоже.
— Как так?
— Это мой сосед по квартире.