Время спать

Бэддиэл Дэвид

Оборачиваясь, замечаю в зеркале проблеск света над правым виском. Нет, вру: это не проблеск света, а кусочек кожи головы. Элиот, помнится, заметил, что Джон Вебстер «прозревал костяк сквозь кожу»; я только что прозрел костяк сквозь волосы. Создается впечатление, что моя шевелюра — я в этом не уверен, но впечатление создается точно — начинает потихоньку редеть. Наклоняюсь поближе к зеркалу и смотрю на свое отражение, убрав волосы назад и стянув их рукой в пучок. В четырех-пяти миллиметрах от их неровной линии растет одинокий волосок, привет из отдаленного прошлого. И если его собратья отступят еще хоть на миллиметр, то я точно буду знать, что лысею. Не теряю

немного волос на макушке, волосы не редеют слегка, нет — я лысею. Черт. Прямо как Вайнона Райдер в «Дракуле» говорила: «Избавь меня от этого умирания».

Замерзший и недовольный, возвращаюсь в постель. Потревоженная Дина отворачивается, что-то бормоча во сне; от нее буквально веет теплом. Подавляю желание обнять ее и согреться теплом ее сомнамбулического костра: надо слишком хорошо знать человека, чтобы можно было позволить себе разбудить его, поднимая температуру собственного тела за его счет. Сразу после секса я лег на спину, а Дина сама положила голову мне на плечо, сказала: «У тебя член „Олд Спайсом“ отдает», — и тут же заснула.

Когда она засыпала у меня на плече, когда ее нога лежала на моей, мне показалось, что Дина заполнила пустоту в моей душе. Теперь я не так в этом уверен.

Даже не знаю, что мне теперь надо. Возможно, я думал, это будет все равно, что переспать с Эллис; но я спал с Элис только в своих мечтах, и это не было похоже на произошедшее сегодня — главным образом потому, что тогда я был один. А теперь, если я отказываюсь от Элис и гуляю с Диной, то у нас уже отношения, а не… даже не знаю что… игра теней. А это, возможно, совсем отдалит меня от Элис.

Мысли роятся в голове, крепко зажатой в тиски утренней бессонницы.

12

Когда я учился в школе (это была школа Джон Лайон в Мидлсексе — одно из тех образовательных учреждений для среднего класса, которые изо всех сил пытаются походить на Итон или Харроу, но преуспевают лишь в том, чтобы набрать как можно больше евреев), все обращали внимание на то, есть ли у тебя к шестнадцати годам модная тачка. Но если с этим выходила промашка, то надо было хотя бы уметь разбираться в машинах — причем с малых лет. Я сам видел ребят, у которых ноги еще до педалей не доставали, но они наизусть знали все технические характеристики самых разных машин, спорили о том, какой двигатель лучше: «кавалье» или «карлтон» (большую часть этих знаний они почерпнули из настольных игр, позволяющих изучать машины, притворяясь, что просто играешь). Те, что не разбирались в машинах, удостаивались презрительного, хотя и несколько странного прозвища «домкрат». Считалось, что это не по-мужски; отсутствие знаний о машинах говорило о том, что ты еще ребенок, а в моей школе с самого первого дня в первом классе нужно было вести себя так, будто тебе лет двадцать шесть. Машины были тогда сродни сексу: знания о них не приносили пользы, поскольку практического применения не находили, но вызывали у сверстников благоговейный трепет. Я даже помню, что Джон Острофф настолько ловко управлялся с этими знаниями, что из его рассказов (тогда он еще не достиг половой зрелости) получалось, будто он регулярно ездил на машине и занимался сексом в каком-то параллельном мире.

Именно поэтому, стоя перед мастерской «Супермашины Морана» на Лэдброк-гроув и выслушивая объяснения механика относительно того, почему мой «доломит» до сих пор не починили, я проклинаю себя — и не в первый раз — за то, что в школе держался особняком.

— Все дело в толкателях клапана, — объясняет он, его панковская

челка медленно покачивается.

Я стою перед выбором. Могу поправить свой смокинг, воздеть глаза к небу и неимоверно уставшим голосом спросить: «Какие еще толкатели клапана, чумазый вы мой?»; могу понимающе кивнуть. Я понимающе киваю.

— Что делать будем: обтачивать или восстанавливать? — спрашивает механик.

Продолжаю кивать.

— Ну… А… А что вы посоветуете?

Плохо дело — меня раскусили. Вокруг много людей в зеленых спецовках, которые тут же откладывают свои инструменты, презрительно поглядывая в мою сторону. В глазах механика ясно читается: «домкрат». А еще, кажется, я вижу в них знак доллара.

— Ну… Я бы посоветовал… —(это слово он произносит с явной иронией, пытаясь, наверное, дать мне понять, что по-настоящему разбирающемуся в машинах человеку само слово «совет» неизвестно), — их заменить.

В моем замутненном сознании всплывают какие-то слова механика из «Зеленого флага», которые с этим не особенно согласуются. Ощущение, что я пускаю свое картонное каноэ в бурный поток неизвестной горной реки, — я говорю:

— Э… А мне объясняли, что все дело в распределителе.

Он пристально смотрит на меня, будто предупреждая: «Не надо заводить этот разговор. Даже не пытайся». Тестостерон в воздухе — хоть ножом режь.

— Распределитель мы уже починили, — объясняет он, и в его словах ясно слышится: «домкрат». — Но сгорел он именно из-за толкателей клапана. Видите?

Не вижу — я как слепец, вопиющий в пустыне.

— Вы можете забрать машину хоть сейчас, но если не заменить толкатели клапана, то через пару недель распределитель опять сгорит.

И тут я вспоминаю: точно! Ведь в мастерских не чинят машины. Не чинят, а просто выясняют, что еще с машиной не так. Ремонт тормозов обернется осознанием факта, что подтекает трос акселератора; починка фар приведет к проблемам с выхлопной трубой; а если они не смогут ничего найти, то скажут, что габариты слишком тускло светят.

— И во сколько мне это обойдется?

— Что?

— Замена толкателей клапана.

Механик идет в сторону чудовищно убогой стойки приемной, за которой скучает единственная в этом фаллоцентрическом царстве женщина. Эта жертва химической завивки лениво листает «Космополитен», не обращая внимания на три надрывающихся телефона. Через какое-то время он возвращается с огромной синей папкой в руках, он открывает ее и бегло просматривает сотни две заляпанных машинным маслом листов — наверное, демонстрируя тем самым, что цена, которую он назовет, придумана не им.

— Сотни две, — выдает он, захлопывая папку.

— Две сотни? Я ж на пособии!

Механик пожимает плечами: вроде бы то же самое делала бабушка, но у механика получается по-дурацки, как у последнего шлимазла [6] , и кажется, будто это совсем разные действия. Пожимая плечами, она словно говорит: «Жизнь! Любовь! Время! Страдание! Кто знает?..»; у него это превратилось в «Не, чувак, это уже твоя проблема».

Я ухожу оттуда, лелея надежду все же вернуться с двумя сотнями фунтов, необходимыми для замены этих несчастных толкателей клапана (это ж надо было такое придумать — «толкатели клапана»). Пожалуй, придется написать пару статей.

6

Неудачник ( идиш).