Время туманов
Шрифт:
Проснулся Шелихов не столько от того, что капитан потряс его за плечо, сколько от тяжелого, неприятного запаха — в доме крепко воняло паленым волосом и горелой плотью. Семен не сразу понял, что запах пробивался сквозь закрытые ставни от угодивших в аномалию старателей — утром, видимо, поднялся ветерок, задувающий как раз оттуда. Не понравился Шелихову и вид капитана — молчаливый, немного осунувшийся и побледневший, он долго молчал, без аппетита ковыряясь вилкой в банке колбасного фарша.
— Ну, ты чего? Случилось что-то ночью?
— Вроде да, а вроде и нет… — Ткаченко вздохнул, пожал плечами. — Будить вас не стал, думал, может, чудится… но ночью кто-то меня звал.
— То есть как это?
— А вот так. — Капитан поморщился. — По имени. Тонким таким, тихим голосом, причем… блин… такое ощущение, что прямо к щели между ставнями губами приникали. Я подходил к окну, ствол, само собой, наготове, и сразу стихало. Опять сяду, чуть успокоюсь — а оно снова вякает. Тва-ю мать… не выдержал я, вышел проверить, дом два раза обошел, ни хрена никого. Туманище, правда, в двух метрах уже сплошняком все белое, но… м-да…
Ткаченко отложил банку, задумчиво повертел в руках пластиковую вилочку.
— Только когда мимо этого окна проходил… ну… блин… воняло там, как от дохлой лошади. И какие-то черные брызги на ставнях. По ходу, это не глюки были.
— В общем, так, капитан. — Шелихов внимательно посмотрел ему в глаза. — Если хоть что-то… понял меня? Если что-то ну хоть немного странное, ну вот самую малость ненормальное во время дежурства случилось, то ты сразу, немедленно меня будишь. А за такую вот самодеятельность, как ходить, твою мать, ночью вокруг дома, я тебе в следующий раз башку отшибу.
— Ты это… не увлекайся, бродяга, — недружелюбно буркнул капитан. — Вот эти твои… хм… игры в безопасность играй, но в выражениях поосторожнее. А то как бы тебе самому в башку не прилетело.
— Отшибу, — рыкнул Серый так, что вздрогнул Лазарев, отвлекшийся от своих приборов. — Представь, что это нечто от окна бы не ушло, а тебя дождалось, да так дождалось, что ты бы и вякнуть не успел. А потом и нас, спящих, на ноль помножило из-за того, что какому-то долбодую вздумалось лично проверить, хтой-то там в окно бубнит.
— Я не с голыми руками проверять пошел, — огрызнулся Ткаченко. — И стрелять, слава богу, умею.
— Умеешь, не сомневаюсь… знаешь, дружище, не всякая тварь от пули вот так возьмет и прямо сразу сдохнет. Ты ведь Периметр сторожил… неужели ваши ничего про, например, «кикимор» не слышали?
— Нет, не приходилось… — Капитан задумался. — У нас на пропускнике в плане мутантов тихо было…
— Не мутанты это, — заметил Лазарев. — Матричные псевдоорганизмы с трупов… точнее, даже с «матриц» по трупам. Если у зомби есть хоть какой-то намек на процессы жизнедеятельности, то «кикимора» совершенно мертва биологически.
— Ага… мертва, как же. — Шелихов сплюнул. — Видели бы вы их танцы в коллекторе очистного завода. От таких мертвых хрен убежишь — если решат догнать, то это каюк.
— А какие они? — Ткаченко сглотнул и посмотрел на окно.
— Голова с мой кулак на такой вот белесой швабре в тряпках. Когда не носятся по ночам, то в подвалах сидят и или дергаются, как припадочные, или как юла крутятся, только треск стоит. Если нарвался на них, молись, чтоб ноги не подвели и на улице день был. Не любят они свет, хотя могут и днем возле своих подвалов шариться. Хоть эта сволочь и крепкая, как канат, однако легкая и сил у нее не сказать чтоб много. Дверь не выломает.
— Да, верно… — кивнул ученый. — За несколькими исключениями все матричные организмы физически обычно слабее оригинала.
— Был у нас один герой, — хмыкнул уже «оттаявший» Серый. — Решился-таки деньгу зашибить и «кикимору» для ботани… хм, для ученых достать. Достал-таки, из автомата всю измолотил и швеллером долго добивал… заметь, она так до конца и не сдохла. Болел он потом долго очень, чуть кони не двинул.
— И это тоже помню, — согласился Игорь. — Очень хороший был человек, жаль, что пропал в Зоне. Погиб, наверно…
Пока Лазарев разогревал в котелке воду для чая и устанавливал у костерка открытые банки с гречневой кашей, Серый в компании капитана решил обойти дом и посмотреть, что случилось с бандитами в аномалии.
Старатели, видимо, и сами не знали, что на первый взгляд обычный песчаный овражек являлся опасной ловушкой. Шелихов и сам бы не обратил внимания на неглубокую длинную яму, словно промытую летними дождями у корней давно засохших сосенок. Единственное, что, возможно, и показалось бы сталкеру необычным, так это то, что желтовато-белый песок с мелкими камешками был необычно чистым, а сам овражек больше напоминал не русло ручья, а скорее трещину в земле. Теперь на то, что в овраге была аномалия, указывали слишком уж явные признаки.
Первый бандит, видимо, тот, чей крик очень быстро оборвался, лежал на дне песчаной ямины. Он был не просто сожжен, а буквально кремирован — продолговатое пятно золы с россыпью полностью прогоревших костей, похожих на кусочки ноздреватого мела. Череп, словно подсвеченный изнутри красноватым жарким сиянием, как ни странно, был до сих пор цел, хотя почему-то заметно уменьшился в размерах. Рядом с остатками скелета лежал синевато-красный автоматный ствол и несколько разбросанных металлических деталей. Там же Шелихов увидел и то, что осталось от контейнеров, — немного серебристых волокон, лепестки спекшейся алюминиевой фольги и артефакты, внешне нисколько не поврежденные. Подпрыгивали и покачивались две «головни», в песчаной ямке спокойно лежал размытый белый шарик.
Второму бандиту повезло намного меньше — его смерть была долгой и лютой. Шелихов без труда восстановил примерный ход событий. Похоже, что первым в аномалию попал тот, полностью сгоревший старатель. Тот, что бежал вторым, увидев судьбу товарища и с разгона не успевая остановиться, решил перепрыгнуть овражек, но его, видимо, «накрыло» в полете. Приземлиться на край канавы получилось только грудью, и бандит, повиснув на руках, уже не смог выбраться. Он до сих пор висел там, намертво вцепившись в корни чахлой сосны, и хотя руки и голова не выглядели поврежденными огнем, ноги давно отгорели, превратившись все в тот же серый пепел, а из обуглившегося туловища до сих пор валил синеватый дым и время от времени показывались язычки пламени.