Время волка
Шрифт:
Томас рассматривал стрелки на портретах, читал ещё раз свои пояснения. Теперь он понял болезненное подозрение, которое Жан Хастель испытывал к Мари. Вероятно, он никогда бы не перенёс измену своей жены – предположительно – и дочери по той же причине. И сейчас он также знал, почему Тереза не решалась больше защищать Бастьена. Внезапно вся его трудная жизнь в Версале показалось ему нелепой, в противоположность тому, что произошло с Бастьеном.
— Но граф всё-таки забрал Изабеллу назад, — сказал он.
На лицо женщины легла тень.
— Да, однажды он снова вспомнил о ней. Моё сердце почти остановилось, когда он появился у нас как
— Только поэтому он привёл её в монастырь?
— Конечно. Он слушал мадам де Морангьез, когда та говорила с ним от имени покойной жены о его совести. Изабелла должна была воспитываться с ней как дочь графа, а не скрываться у простых людей. И нам под угрозой тюрьмы приказали молчать.
«Не удивительно, что Мари всегда боялась мне отвечать», — подумал он.
— Я боролась с тем, что у меня забирали мою дочь, и просила Марию, чтобы она дала мне знак, что я прощена. Я говорила ей: я должна была сделать это, иначе моя маленькая девочка бы умерла. То, что я сделала, было лучше, чем оставлять её на пороге монастыря. И, в конце концов, в один прекрасный день, она бы вела жизнь графини. Богоматерь дала мне знак и в том же году подарила мне двух близнецов. Ну, и год назад мы продали хижину, переехали в Ла Бессер и открыли трактир. Таким образом, как мы надеялись, никто бы не узнал о нашей связи с графской семьей.
— Как вы это выдержали, Тереза? Это тяжелое бремя все эти годы!
Тереза пожала плечами.
— Продолжала жить. Дышать, заботиться о детях, любить их ещё больше, — она глубоко вздохнула. — Ты, наверное, ожидал, что я выплакала все глаза? Но ты знаешь, в жизни наступает момент, когда исчерпаны все слёзы. Ты, возможно, это ещё переживёшь.
Её руки, на которых ещё до сих пор держались листики тимьяна, ещё раз нежно провели по портрету Изабеллы, как будто бы она хотела обхватить её лицо. Он видел перед собой двух девушек, близких как сестры, босоногих и смеющихся, мечтающих о принце. И мысль о Мари резала ему по сердцу – о девушке, которая так любила жизнь.
— Ты знаешь, что этого быть не может? — спросила Тереза. — Ты не можешь любить Изабеллу, которая моя Мари.
Теперь он едва ли мог скрывать своё удивление.
Тереза устало улыбнулась.
— Да, я очень внимательно наблюдала. Как ты её нарисовал! Конечно, другие картины точны во всех деталях, но без души. Но этот портрет здесь живёт – ты видел Изабеллу глазами влюблённого. Надеюсь, ты знаешь, что должен молчать до могилы – также как и я. Ты не можешь любить её, ты слышишь? Для окружающих она – графская дочь! Её путь предопределен.
Теперь он, наконец, пробудился от своего сна. Это не было прекрасным пробуждением, а отчаянием. Сказка закончилась. Больше никаких поцелуев, никаких ночей, полных неожиданностей.
— Я знаю, — хрипло сказал он.
Тереза облегчённо кивнула.
— Хорошо, — тихо сказала она. — А сейчас найди Бастьена! Он тебя слушает. Он определённо в одной из хижин, в которой останавливается проездом с мулами. Скажи ему, что он должен вернуться, я его ни в чём не виню!
***
Томас медленно вышел из комнаты и глубоко вздохнул. Однако на душе легче не стало. «Поступи разумно», — думал он удручённо. — «Иди наверх, забери свои вещи и возьми пистолет. Ты должен возвратить его сегодня ночью Изабелле. Ты должен написать ей письмо и найти доводы, ты должен...»
Тихо скрипнуло, когда порыв ветра чуть дальше открыл дверь. Но почему она вообще была открыта? Томас хотел подойти к двери, когда на что-то наступил, на то, что смягчило его шаг – вуаль. Она лежала небрежно брошенной рядом с треуголкой на полу. И рядом с ними... край подола юбки, огненно-рыжая ткань, распростёртая по полу. «Пожалуйста, нет», — подумал он. С подкосившимися коленями он пошёл ещё дальше вперёд и заглянул за лестницу. К нему повернулось бледное, заплаканное лицо. Изабелла сидела на корточках рядом с лестницей, обхватив колени руками, как будто она там просто присела. «Как долго она слушала?» — мелькнуло у него в голове.
— Изабелла, — ласково сказал он. Однако когда юноша приблизился, она вскочила. Девушка покачала головой и вытерла своим рукавом глаза. Ошеломлённо ступая на ощупь, она пятилась назад к двери как лунатик. Несомненно, Изабелла всё слышала. Его горло сжалось от того, как больно было ему её видеть.
— Изабелла, подожди...
— Нет! — выкрикнула она. Её рука в защитном жесте поднялась вверх. Он невольно повиновался и остановился. Теперь девушка смотрела мимо него, краска отхлынула от её лица. Томас обернулся – в дверях стояла Тереза. Она испуганно закрыла свой рот рукой. Обе женщины долго и пристально смотрели друг на друга, казалось, что целую вечность. Потом Изабелла на каблуках развернулась и выбежала вон.
Когда Томас появился во дворе, она уже наполовину сидела в седле.
— Подожди! — крикнул он. — Позволь мне объяснить.
Но он и сам знал, как глупо должны были звучать его слова для неё. Юноша побежал к воротам и встал у Изабеллы на пути. Её взгляд обжигал ему сердце.
— Что ты хочешь объяснить? — спросила она приглушённым голосом. — Мари мертва и мой отец не был моим отцом? И он ненавидел меня? — она снова покачала головой, как будто хотела вместе с этим стряхнуть и слова. — Он любил меня! — крикнула она. — Ты и Тереза – вы оба лжецы! И я никогда больше не хочу тебя видеть!
Она пришпорила кобылу, и животное с места поскакало галопом. Гравий полетел в разные стороны, только в последний момент Томас смог отскочить в сторону. Круп лошади задел его, стремя больно ударило в плечо, и он приземлился рядом с воротами. Ругаясь, юноша вскочил и бросился к загону. Его лошадь шарахнулась, когда он попытался сесть на неё, и так продолжалось долго, слишком долго, до тех пор, пока Томас, наконец, не сел в седло. Потом он со всей силы пришпорил вороного.
Это было безнадежно. Она была намного лучшей наездницей, чем он, и скакала быстрее, чем его кобыла. Но всё-таки Томас гнался за ней как мираж. Её заколотые волосы распустились и рассыпались по спине. Во весь опор Изабелла неслась по склону вверх в сторону Ле Бессет, развивающееся красное знамя на фоне вечернего осеннего солнца, до тех пор, пока не исчезла за деревьями.