Время вьюги. Трилогия
Шрифт:
Кесарь Эвальд в безответственной, хотя и полезной выходке мага, не нашел ничего такого, за что стоило бы выдать посмертную награду. Награду при жизни получило несколько генералов, которые сопроводили в горы остатки армии Сеали, в бой, впрочем, не вступая. Зато весьма показательно и решительно.
Нордэны на Дэм-Вельде, как водится, посовещались, подрались, выпили, да и признали безродного мойщика паровозов равным своим богам. Отлили в его честь шестнадцатый колокол и повесили над морем, дожидаться Последней битвы. Тогдашний кесарь, мягко говоря, несколько удивился такому поведению нордэнов. За пять сотен лет живым богом они объявили только одну чистокровную калладку, причем безграмотную крестьянку, двух нордэнов, одного имперского генерала и вот наконец - полукровку рэдско-виарского происхождения.
Так в столице появилась аллея Квестиала Мертея и традиция оставлять свечу на подоконнике в годовщину гибели мага, которой так гордилась Дэмонра, неумело вербуя его в калладское светлое будущее двенадцать лет назад. Ну и, конечно, дешевый хлеб, который со дня на день закончился бы.
Сольвейг нахмурилась:
– Мертея откачали. Правда он застрелился, как только пришел в сознание и сумел отослать всех прочь. Моя мать учла допущенные ошибки. С тем, чтобы я их не допустила. А вот кандидатскую писать она передумала. Поэтому о том, как привести в себя разрушителя первого класса, сейчас действительно рассуждают только в бульварных романах. Причем люди без медицинского образования, что характерно.
– Извините. Этого я не знал.
– Этого никто знать и не будет. Богам, знаете ли, не пристало вышибать себе мозги, будучи под тяжелыми наркотиками. А теперь, прошу меня извинить, мне следует подготовить все необходимое. Если не возражаете, выходить во Мглу придется отсюда. Вообще это была форма вежливости, конечно, возражайте, если хотите, но сделаем именно так. Будет довольно странно, если жандармы как-нибудь темной ночкой застукают меня в вашем доме. Вот уж с моей стороны точно будет крайне глупо объяснять про внезапно вспыхнувшую великую любовь. Вы Георга видели? А вот они и его видели, и вас видели. Так что не поверят. Уж лучше вы как-нибудь придете нелегально таблеток достать. Как скоро, кстати, ждать бури?
– Дня через три. Боевая часть уже отбыла, они попробуют перехватить ее перед одним из мостов по пути следования. На севере расписание, конечно, соблюдается из рук вон плохо, но минимум три дня у нас есть.
– Ладно, Наклз, я поняла. Что могу вам сказать. Кушайте конфеты, пейте вино, сходите в бордель и напишите завещание, если вдруг еще этим не озаботились. Малышке-ветеринару сердечный привет. Если еще раз скажет, что сорванная кожа у нее на башке - неудачная пытка застрелиться в правый висок с левой руки по касательной - сдайте ее в психушку, что ли... Ну, Наклз, храни вас хоть Создатель, хоть наши боги, ну хоть кто-нибудь.
– Еще пара слов и я подумаю, что вы растроганы.
– Не переживайте, Наклз, ваше непобедимое обаяние и манера общения губят такие чувства в зародыше. В общем, до скорой встречи.
8
Генерал Рагнгерд, что о ней ни болтали в свете, скандальной женщиной не была. Нрав она имела крутой, но неуправляемость и жестокость молва сильно преувеличивала. Например, она могла съездить по лицу офицерам, за что потом стрелялась и получала выволочки, но никогда и пальцем не тронула нижние чины. Нижние чины не могли ответить, и эта мысль, видимо, как-то останавливала тяжелую мамину руку. Дэмонра, конечно, видела мать куда реже, чем сослуживцы, но в ее памяти она как раз осталась женщиной, предельно далекой от любви к скандалам и выяснениям отношений. Честно сказать, большую часть времени, когда они все же пересекались в доме, Рагнгерд казалась даже менее эмоциональной, чем от природы суховатый отец. Нет, у нее приключались не вполне понятные вспышки ярости, предсказать которые казалось так же сложно, как падение звезды в августовском небе, но они чаще были направлены на мужа, сопровождались битьем фамильного фарфора и проходили за закрытыми дверьми. Дэмонра еще в детстве заметила, что мать их с Вигнандом не то чтобы побаивается, но держится так, словно ей не вполне уютно. Она предельно аккуратно подбирала слова, разговаривая с ними, не касалась политических реалий менее чем столетней давности и оживлялась лишь тогда, когда речь шла о доблести калладского оружия или нордэнских легендах. Даже в том, как она подставляла щеку для ритуального поцелуя на ночь, чувствовалось, что роль ей непривычна, так что сперва Вигнанд, а затем и Дэмонра довольно быстро отучились залезать к ней на колени и просить рассказать сказку.
Глупо было думать, что мать их не любила. Просто, так уж повелось в их семье, что старшее поколение считало теплые слова чем-то не вполне приличным в хорошем доме. Отец, видимо, полагал, что это разбалует детей, а Рагнгерд вообще не умела их подбирать. Неудивительно, что из родственников Дэмонра больше всех любила брата. Вигнанд, старше нее на три года, казался бесконечно умнее, лучился добродушием и всегда с готовностью вступался за сестру, от которой родители всегда ждали большего, отец - с легким снисхождением, которое выглядело обиднее любого презрения, мать - с холодным любопытством.
Даже тот факт, что природа, словно в насмешку, отдала всю семейную красоту брату, хотя она куда больше пригодилась бы сестре, все равно не помешал Дэмонре обожать Вигнанда. К нему она бегала со всеми своими радостями и печалями, даже когда ей уже стукнуло четырнадцать, и вообще всегда видела в нем рыцаря без страха и упрека. Но однажды рыцарь очень сильно ошибся.
Мама, как назло, вернулась из очередной командировки в самое неподходящее время. Наверное, не будь ее дома, Вигнанд и отец разрешили бы вопрос с, в сущности, не слишком значительным для их семейного бюджета карточным долгом быстро и по-мужски. Ну, поджал бы отец тонкие губы, прочитал нудную мораль, да и заплатил бы. Рагнгерд не то чтобы отличалась скупостью - уж скорее она была расточительна, а если еще точнее, то она вообще плохо представляла себе стоимость денег. Она умела переводить их в провиант, в патроны, при надобности - в керосин, но совершенно не воспринимала в их натуральном виде, что выглядело даже немного смешно. Вряд ли ее привели в такую ярость сто двадцать пять просаженных за карточным столом марок. Скорее ее взбесило то, что свою военную карьеру сын начал не с креста за мужество и даже не с дуэли, а с долгов. Тем более, долгов, о которых она узнала не от сына, а от начальника полка, предупредившего ее по старой дружбе и лично покрывшего проигрыш Вигнанда.
Гроза бушевала в гостиной, а Дэмонра как мышка сидела в соседней комнате, почти спрятавшись за креслом. Молнии материнского гнева, по счастью, не били сквозь стены, но от его громов звенели люстры. Обычно довольно тихая Рагнгерд орала во весь свой командный голос, нисколько не стесняясь слуг.
Вигнанд слушал спокойно и не огрызался очень долго. Он вообще был добрым молодым человеком и старался как можно меньше огорчать свою и без того потрепанную жизнью мать. Но Рагнгерд умела бить людей по самолюбию даже лучше, чем по лицам, так что через четверть часа своего добилась - Вигнанд огрызнулся.
И огрызнулся очень плохо.
– Мне любопытно, в конце концов, как то, что ты проиграл чужие деньги и поставил пятно на репутацию полка, соотносится с твоей честью?
– уже, наверное, раз в пятый презрительно поинтересовалась Рагнгерд.
От ответа брата, пусть и в форме вопроса, у Дэмонры волосы дыбом встали, потому что Вигнанд тем же тоном, что и мать, поинтересовался:
– А как развешанные на фонарях рэдцы соотносятся с твоей?
Дэмонра кубарем выкатилась из кресла и метнулась в гостиную, сообразив, что сейчас будет что-то страшное.
Когда она распахнула двери, Рагнгерд, без кровинки в лице, уже держала Вигнанда на мушке. И рука у нее не дрожала, только костяшки были совсем белые.
Дэмонра молча кинулась к брату и схватилась за него, стараясь оказаться на линии огня. Она почему-то не сомневалась, что Рагнгерд выстрелит. Мать, конечно, не была сумасшедшей, но существовали вещи, на которые она реагировала не как нормальный человек. Усмирение Рэды как раз входило в число этих вещей.
– Солнышко, отойди, - ломким голосом сказал Вигнанд, пытаясь оторвать от себя руки сестры и разворачиваясь спиной к матери.
– Выйди за дверь, не на что здесь смотреть. Мы не ссоримся, выйди.