Время вьюги. Трилогия
Шрифт:
– Мама, мамочка!
– впервые за последние лет, наверное, семь пробормотала Дэмонра.
– Мама, не надо.
Рагнгерд дернулась, как человек, который проснулся от резкого звука, еще секунду мерила детей взглядом, а потом медленно опустила пистолет. Поставила на предохранитель. Положила на тумбочку. Глотнула воды прямо из графина.
Вигнанд, наконец, вывернулся из хватки сестры и теперь подталкивал ее к двери.
– Иди, у нас с мамой разговор. Не для твоих ушей. Иди.
– Нет, стой, -
– Он как раз и для твоих ушей тоже.
Дэмонра замерла почти в дверях. Вигнанд пытался ее выпроводить и на всякий случай прикрывал плечом. Рагнгерд отошла к роялю и что-то чертила на его крышке, глядя не на детей, а в пространство.
– Сперва я хотела бы узнать, Вигнанд, отвечаю ли я сейчас на твой вопрос, к которому ты пришел путем каких-то размышлений, или на либеральные бредни твоих либеральных друзей?
– На мой, - с чисто юношеской жестокостью ответил Вигнанд, хотя Дэмонра тогда подумала, что он соврал.
Рагнгерд застыла настолько неподвижно, словно обратилась в камень. Или скорее в ледяную скульптуру.
– Хорошо. Если так, то отвечу. Ты, если я тебя верно поняла, желаешь узнать, как то, что я участвовала в карательной операции против гражданского населения Рэды, соотносится с моей честью, верно?
– Совершенно верно, - глухо сказал Вигнанд. Дэмонра без колебания бы поставила свою голову на то, что он был бы рад никогда не начинать этого разговора.
Тон Рагнгерд заледенел совершенно, как и ее глаза.
– А никак не соотносится. Это как-то соотносится с тем, что ты выучился в столице и попал в престижный полк, а не тянешь лямку где-нибудь в глухой провинции и звереешь от скуки в обществе перезрелых девиц и полуграмотных мещан.
Вигнанд вспыхнул, но молчал.
– Что же ты не рассказываешь мне, что добился бы всего за счет собственных ума и таланта?
Брат сделал шаг назад.
– Я не буду этого говорить. Явная ложь не нуждается в отрицании.
– А явная правда нуждается в доказательствах? Если да, не такая уж она и явная, не так ли?
– И людей в Рэде ты тоже ради меня вешала?
– Не заблуждайся. Людей в Рэде я вешала ради себя.
Вигнанд прижал руку ко лбу, то ли у него голова разболелась, то ли он хотел как-то загородиться от этих слов.
– Давай, я с интересом послушаю, до чего ты еще дошел во время своих философских изысканий. И, кстати, мне глубоко непонятно, как твоя честь, если она такая нежная, соотносится с нахождением под одной крышей со мной. И с нахождением в одной стране с десятками и сотнями таких, как я.
– Мама...
Глаза Рагнгерд, обычно светлые, как низкое зимнее небо, стали наливаться опасной предгрозовой синевой.
– Хватит! Вигнанд, запомни на всю оставшуюся жизнь, "мама" - это не аргумент. "Любовь моя" - это тоже не аргумент. Не прикрывайся словами, ты не красна девица. Если тебе есть, что сказать по существу вопроса, говори. Если нечего - стреляй или уходи, в зависимости от ситуации. Вот так все просто.
– Мама, прости меня. Прости.
Рагнгерд стояла, очень бледная и прямая, и молчала. Мама не умела ни просить прощения, ни прощать.
– Я хочу, чтобы ты сегодня же вернул все до марки. И о следующем твоем подвиге я хочу узнать из газеты, причем не из светской хроники и, желательно, не из криминальной. На крайний случай - от секунданта.
Даже годы спустя Дэмонра не могла сказать, понимала мама, что этими словами подписывает собственному сыну смертный приговор, или нет. Вигнанд стрелялся с проезжим корнетом, задевшим честь генерала Рагнгерд намеком на рэдские события, и был убит пулей в сердце через год и восемь месяцев после этого разговора.
Вигнанд тогда вышел из комнаты, пошатываясь, как смертельно уставший человек, а Дэмонра замешкалась и обожглась о презрительный взгляд матери.
– А ты всю жизнь будешь бросаться под чужие пули, потому что не заслужишь своей, да?
– Я хотя бы не буду наставлять пистолеты на тех, кто меня любит.
– Ты сперва найди, дурочка, кого-то, кто бы тебя любил.
– Это слабые характеры хотят, чтобы их любили! А сильные хотят сами любить.
– Великолепная сентенция. Ты ее вычитала в календаре или в соннике?
Дэмонре, пусть разозленной и шестнадцатилетней, все же не хотелось ругаться с матерью. Было очевидно, что в мир, где жила Рагнгерд, ее слова не долетали и не долетели бы никогда.
– В книжке из шкафа.
– Надеюсь, на этом ты с беллетристикой закончишь.
– Это философия.
– Тем более. Философией надо заниматься лет после шестидесяти. Если доживешь. А то докатишься до того же, что и Вигнанд. Видят боги, он славный мальчик, но вам следовало бы поменяться местами. Из тебя вышел бы поганый сын, а из него - славная дочурка.
– Вигнанд не трус!
– Разумеется, нет. Вигнанд у нас тяжелый случай. Последний рыцарь.
– Можно подумать, ты - нет.
– Дерзишь, девочка.
– А ты постреляй, ты это хорошо умеешь.
– Хм, интересно, ты набралась у отца или вы с этим рождаетесь? Он тоже регулярно советует мне пойти и пострелять. Кстати, пойти и повешать тоже он мне присоветовал. Ну, естественно, уже после того, как эта блестящая идея пришла в голову Рэссэ...
– Папа?
– оторопела Дэмонра. Не мог этого посоветовать папа, выступавший за отмену смертной казни, умеренную свободу прессы и отмену сословных привилегий при поступлении в высшие учебные заведения.