Время вьюги. Трилогия
Шрифт:
Рагнгерд скривилась, потом прошлась по комнате, закрыла двери за спиной Дэмонры, вернулась на свое место и посмотрела на нее даже, пожалуй, с некоторым интересом, как на внезапно обретшую дар речи табуретку.
– А почему тебе это, собственно, кажется странным? Люди, которые живут в идеальном мире, хотят, чтобы этот мир кто-то защищал. Желательно, чтобы не они. Желательно, чтобы подальше. Желательно, так, чтобы они этого даже не видели и могли делать вид, что ничегошеньки не знают. И уж совсем желательно, чтобы тех, кто его защищает, потом можно было назвать палачами и ублюдками. Тем самым как бы подразумевая, что есть менее ублюдочные способы защитить их идеальный мир, который, в общем-то и не очень
Рагнегерд произнесла все это очень просто и буднично, безо всякой аффектации, ровно, и даже не устало, а скучно, как учебник процитировала.
Дэмонра тогда чуть ли не впервые в жизни набралась храбрости, подошла к матери и погладила ее по волосам. Та была светло-рыжей, почти блондинкой, а виски у нее - белые-белые, как примороженные.
– Мама, хорошая моя, мама. Ну давай мы уедем...
– Некуда уезжать, - спокойно возразила Рагнгерд, но не отодвинулась и руку дочери с плеча не сняла.
– Перед тем, как что-то делать, никогда не думай о том, куда бы потом уехать. Потому что так ты ничего никогда не сделаешь. Лучше уж сразу замуж и в провинцию, пирожки печь. Тоже неплохая жизнь, наверное.
– Наверное?
– А я не пробовала. И ты, если я хоть что-то понимаю в жизни, не попробуешь.
– Ты только потому не уезжаешь, что некуда?
– Я не уезжаю потому, что люблю твоего отца, который, в свою очередь, любит свой идеальный мир. Такое дело, Дэмонра, люди рядом с миром обычно проигрывают. Это, я думаю, нормально. Тяжело тягаться с целым миром, к тому же, несуществующим. Впрочем, вот это как раз неважно. Важно другое. Твой брат это не понял, а ты, может, и поймешь. Про Рэду и то, как это соотносится с моей честью. Садись в кресло и вытри глаза, нордэны веками не плакали из-за морозов, то, что мы в Каллад, ничего не меняет и не извиняет, не позорь дедов и бабок. Садись, я расскажу тебе сказку.
– Про Рэду?
– Нет, не про Рэду. Про одну маленькую и пыльную-пыльную крепость на границе земель горцев и Виарэ. Я там служила, еще совсем соплячкой, с гонором почище, чем у Вигнанда, очень надраенными сапогами и очень белыми перчатками. Ну и, конечно, с незапятнанной честью. А комендант крепости оказался взрослый умный мужик - я употребляю это слово осознанно, он был не дворянин, а крестьянский сын, лет двадцать тянувший солдатскую лямку, да и вытянувший. Я по этой причине смотрела на него, как на грязь, благо, начальник нашего гарнизона - как раз дворянин в двадцатом поколении - мыслил так же. И все шло прекрасно, пока местные горцы - вроде как мирные, оседлые и вообще полвека чудесно жившие бок о бок с виарцами, не восстали, да и не стали этих виарцев резать. Те, кто уцелел, бросились в нашу крепость. Мы, конечно, открыли ворота и приняли, кого смогли, а потом завалили все проходы камнями. Бессмысленное это было действие, на самом деле. Я никогда не забуду, как ночью под стенами кричали люди, которые войти не успели. Давай я не буду описывать тебе реалии войны, ты это или в гуманистических романах прочитаешь, или еще сама увидишь. Скажу только, что, послушав такое часок, очень жалеешь, что умом не тронулся, ну да ладно...
У горцев отродясь не водилось своей артиллерии, а штурмовать нашу крепость без пушек было дурью - только зря людей класть да лошадям фураж скармливать. В общем, никто бы нас штурмовать не стал из-за пары сотен мирных жителей, которых мы укрыли, потому что крепость они могли легко обойти и выйти прямиком на равнинную Виарэ. Никто не ожидал, что замирившиеся горцы взбунтуются, а их князь нарушит слово чести, данное кесарю. Так что Виарэ лежала перед ними такая вся мирная и беззащитная, а войскам кесаря туда еще было скакать и скакать... Горцы успели бы сделать все, что хотели, и назад в свои щели забиться, а там ищи-свищи.
– И вы дали бой?
– Ума лишилась? Выйти в чисто поле, когда у противника по меньшей мере десятикратный перевес? Нет, конечно, мы засели в крепости, а дальше у нашего командира и коменданта крепости случился принципиальный конфликт интересов. Видишь ли, у нас был малый гарнизон и никто не ожидал от горцев такого фортеля. Естественно, запаса еды и воды в крепости считай что не имелось вовсе, количество ее обитателей увеличилось за счет беженцев, которые по-нашему с трудом понимали, и все, у кого были мозги, могли сложить два и два и получить очень поганый результат.
– Вы были не жильцы.
– Этот результат получил комендант и мне нравится, что ты его тоже получила. А моему командиру арифметика подсказала, что горцы побоятся оставить нас за спиной, да и не упустят случая занять крепость на удобном перевале. И он решил, что почтенная сдача - хороший выход. Мы победить не могли, так что честь полка вроде как не страдала. По счастью, комендант, в отличие от моего командира, включил в свое расчеты еще и остающихся на произвол горцев жителей равнинной Виарэ.
– И?
– И повесил парламентеров. В обход любых законов чести и военной этики. Младший сын горского князя оказался на веревке с той стороны стены прежде, чем мой командир хоть слово сказать успел. Дальше горцам, естественно, не оставалось ничего, как заживо содрать кожу с каждого, кто оставался в крепости. Но для этого крепость пришлось бы взять. Выученный на медные деньги мужик, Дэмонра, привязал их к стенам так крепко, как мне, выпускнице престижного училища с белой костью, голубой кровью и всеми сопряженными достоинствами, и не снилось. Только поступившись своей личной честью ради вещи, которая стояла превыше нее. Ему это далось тяжело, и знаю, что он был прав. Я... я была маленькая дрянь с большими амбициями. У меня хватило совести подать ему руку только в самый последний день... Многие вообще никогда не подали. Повесил парламентеров. За такое кресты на грудь не получают.
– Но горцы не пошли дальше?
– Нет, не пошли. Очень хотели насадить наши головы на копья, надо думать. Но штурмы мы все-таки отбивали, поэтому под конец они решили просто посмотреть, как мы подохнем без воды. Не то чтобы до этого далеко оставалось.
– То есть мирных жителей комендант спас.
– Спас.
– И его не наградили?
– Нет. Думаю, окажись он достаточно невезучим, чтобы выжить, ему бы за это еще и выговорили. Суд чести, все дела. Спасибо уж точно не сказали бы.
– А командир гарнизона?
– Схлопотал пулю, когда приказал нам разбирать завал на воротах. Хвала богам, у доктора хватило милосердия написать в отчете, что пуля была горская. Меня, соплячку, пожалел. Это случилось еще при кесаре Эвальде, там за офицерскую инициативу такого рода можно полагалась только казнь. В общем, я вернулась оттуда полтора месяца спустя, потеряв килограммов двадцать веса и почти все свои иллюзии. Большинству из нас повезло меньше, но горцы крепость не взяли и на равнину не вышли. Об одном жалею - комендант этого так никогда и не узнал. Умер от истощения за сутки до подхода наших. Его имени даже в наградных списках не оказалось, а вот моему командиру выписали орден посмертно. Думаю, ты понимаешь, чья семья после этого получила пенсион, а чья - шиш с маслом. Вот такая история, а вывод из нее делай сама.