Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
За спиною Эдельвейса что-то глухо стукнуло.
Скорее всего, это упала на подлокотник голова мертвого мага.
Винтергольд, чувствуя, как по вискам у него катится пот, потянулся к графину с водой.
— Ваше сиятельство, просим прощения, мы не могли знать… Извольте извинить за беспокойство, мы уже уходим, — скороговоркой пробормотала девушка.
Мальчишка, еще не отдышавшийся после бега, пролепетал что-то звонкое и непонятное.
«Никуда вы не уходите».
На карте стояла честь дома Винтергольдов и некоторое количество людских жизней.
Тварь могла прыгнуть только в одного из двоих.
— Феликсу плохо, — тщательно контролируемым голосом сообщил Эдельвейс, глядя на накрахмаленный передник девушки. К счастью, воспитание позволяло ему не смотреть на слуг, говоря с ними. Вот тут ничего подозрительного не было. Он цедил слова так, словно делал вошедшим большое одолжение. — Подайте стакан.
Горничная опрометью кинулась к столику и схватила один.
«Ребенок или женщина, женщина или ребенок?»
Твари из Мглы вели себя убийственно логично. Они не хотели лишних жертв. Значит, они очень разумно подошли бы к вопросу, куда им прыгать.
«Он, конечно, понял. Горничной легче уйти к вокзалу. У ребенка меньше шансов получить пулю от меня в данный конкретный момент».
Последняя мысль решила дело.
Когда женщина брала из руки Эдельвейса графин, он дернулся и немного воды пролилась на пол.
— Уберите, — процедил Винтергольд.
Мальчишка раздражающе маячил где-то сбоку. Очень неприятное было ощущение.
Горничная, бормоча извинения, опустилась на колени и стала быстро вытирать воду платком. Она смотрела только на доски.
А вот мальчик, похоже, смотрел на Эдельвейса.
«Создатель, помоги».
Винтергольд нащупал в кармане револьвер, выхватил его и, не теряя ни секунды, выстрелил навскидку.
Мир словно на секунду оглох, а потом по полу часто забарабанила кровь. Эдельвейс сделал еще один выстрел, на этот раз точно в голову. Легкое тельце развернуло и швырнуло о стенку.
Горничная застыла, как парализованная, потом медленно, словно кукла на шарнирах, обернулась к мальчику и пронзительно закричала.
— Владек!
«Надеюсь, я убил того», — мысли в голове Эдельвейса текли как-то вяло и заторможено, не то что несколько секунд назад, когда он в срочном порядке решал задачку по спасению чести рода и желательно — собственной жизни. До этого дня он стрелял только в вооруженных мужчин.
— Владек!
Горничная на четвереньках метнулась к мальчику. Только коленки о пол простучали.
В обойме оставалось еще пять пуль.
«Ее тоже нужно кончать. Вероятности мало, но…»
То, что следовало за этим многообещающим «но», Эдельвейс обдумать не успел. Еще секунду назад рыдающая женщина обнимала окровавленного мальчика, а уже через секунду в лицо Винтергольду прыгнул труп. Он только и успел, что рефлекторно зажмуриться и выпустить вслепую еще две пули, а потом чудовищный удар перевернул кресло и швырнул Эдельвейса на пол.
Он был почти готов, что сейчас в него вцепятся детские ручонки, но труп почему-то лежал на нем сверху, как труп, без всяких лишних движений. Эдельвейс медленно приходил в себя от удара затылком об пол и вспыхнувшей в обожженной руке боли. А потом случилось то, что должно было случиться.
На грудь опустилась тяжесть, а узенькие ладони с совершенно неженской силой схватили его за оба запястья и заставили развести руки в стороны.
— Открой глаза. Ты уже мертв, сопляк, — спокойным голосом распорядилась тварь.
«Еще бы», — как-то механически и отстраненно подумал Эдельвейс и попытался нажать курок. Тиски сжались еще сильнее. Пистолет выпал и клацнул. В левом запястье тоже что-то хрустнуло.
— Давай по-хорошему.
Эдельвейс решил, что лучше уж будет по-плохому и боднул головой воздух перед собой. Никакого полезного результата, кроме более чем увесистой затрещины, за этим не последовало.
При желании доппельгангер легко мог оторвать ему голову — здесь Эдельвейс не заблуждался. Но теперь единственным шансом твари выйти из дома оставалось перекинуться в хозяйского сына, а два трупа списать на самозащиту. Обляпанная кровью горничная отсюда бы никогда не вышла.
Не дождавшись никакого разумного ответа, женщина молча вцепилась Эдельвейсу в горло. Он зажмурился так, что аж слезы выступили, и отчаянно пытался дышать. Куда там. В ушах шумело, в черноте плавали красные круги, а потом снова хлопнула дверь.
— Что за…? — удивился раскрашенный багровыми пятнами мрак голосом сторожа, а потом хватка на горле Эдельвейса ослабла.
На него неуклюже упало еще одно тело.
Больше всего Винтергольда напугало то, что выстрела он так и не услышал. Он лежал, практически притиснутый к стенке двумя трупами, и плохо слушавшейся левой рукой пытался нашарить на полу упавший пистолет.
— Тебя же просили по-хорошему, — уже баском сторожа посетовал доппельгангер.
«Ни в коем случае не открывать глаза».
Из дома невозможно было выйти горничной в залитом кровью переднике. Но зато вполне можно было выйти сторожем, убившим жуткую тварь и не успевшим спасти хозяйского сына. Какое несчастье.
Эдельвейс как-как втянул голову в плечи и сжался в комок за трупами. Это он проделал очень своевременно, потому что практически в тот же миг грохнула двустволка.
Заряд дроби пришелся большей частью в уже не живые щиты Эдельвейса, но и оставшегося хватило, чтобы снова хорошенько приложить его о стену. На этот раз ребра прохрустели так четко, что этого звука не заглушил даже гул в затылке. Он закашлялся кровью, неловко завалился на бок и все же нащупал пистолет. Толку из этого вышло бы немного, потому что у ружья еще оставался второй заряд. Шаги приближались. Видимо, доппельгангер все же решил обидеться и снести ему голову наверняка. А вернее — просто не хотел оставлять живых свидетелей.
Стремительно приближающаяся свиданка с Создателем пугала Эдельвейса существенно меньше, чем мысль, что именно по его милости только что выползло в мир. Отец терпел Феликса исключительно потому, что после смерти невестки дважды вынимал сына из петли и третий раз, наверное, так делать не хотел. Без нужды отпрыска не нервировал и позволил ему оставить своих немногих сомнительных друзей. Вот и доминдальничал.
Эдельвейс, как мог, сжался за трупами.
Но ударного заряда дроби не последовало. Сухо щелкнул выстрел, почему-то пистолетный. Потом еще и еще. Что-то рухнуло. Эдельвейс, почти теряя сознание, стал поднимать пистолет к виску. Умирать он не хотел, но не видел особенного выбора. Через пару секунд доппельгангер все равно отправил бы его на тот свет. А вот самоубийство, возможно, навело бы людей, которые станут расследовать приключившуюся здесь бойню, на мысль, что последним прыжком доппельгангера стал не он.