Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
По прибытии в Каллад Ингрейна, ожидавшая унаследовать от Дэмонры полный хаос, оказалась удивлена. Не слишком аккуратная в школе и институте дочка Рагнгерд каким-то образом умудрилась содержать полк в образцовом порядке, которому позавидовали бы многие. Там даже цветы в палисаднике росли по линейке и, казалось, готовы козырнуть проходящему мимо начальству при первой надобности. Бухгалтерию и кадровые документы вообще можно было вывешивать на стенку в красивой рамке.
Ингихильд Дэмонру знала достаточно хорошо, для того, чтобы понимать — это фантастика. И еще она знала мстительность Нейратез, и понимала, что фантастика, скорее всего, являлась ложью. Что-то случилось, но ей ничего не сказали. Или должно было случиться со дня на день. Ингихильд насторожилась, перерыла все, что могла, и, не найдя ничего подозрительного, стала ждать.
Печали ей добавляла заместитель Дэмонры, синеглазая Зондэр Мондум. Вот уж кого Ингрейна не терпела с детства. Ингихильд не раз окатывала чернилами ее белый, идеально отутюженный передник — данная деталь образа Зондэр запомнилась ей куда ярче, чем лицо или глаза — и не раз за это выслушивала длиннейшие нотации от классной дамы или оставалась без ужина. Зондэр же вечно ябедничала и вечно тряслась, пока не прибилась к Дэмонре и Магде. И вот Дэмонры снова не оказалось рядом, и все вернулось на круги своя. Ябедничать бедняжке теперь стало некому, но вид у нее по-прежнему был зашуганный. Правда за годы на эту зашуганность лег легкий флер аристократической надменности и мужественного смирения перед жестокой судьбой. Получилась эдакая нежная лилия, строящая из себя ледяную глыбу во имя державных интересов, и отчаянно нуждающаяся в любви и заботе, но гордо это скрывающая. Разумеется, скрывающая не слишком тщательно, чтобы всякие молодые дурни вроде младшего Маэрлинга ни в коем случае не проглядели задыхающийся в одиночестве цветок. Ингихильд всякий раз стоило большого труда удержаться от смеха, когда она видела виконта и его синеглазую святыню. Практически ежедневный водевиль в духе «Гусар и барышня», причем совершенно бесплатно.
К сожалению, данные конкретные гусар и барышня вполне успешно скрывали что-то такое, чего Ингихильд не знала и о чем ей бы следовало знать. До тайны полка с идеальными документами за неполные полгода Ингрейна так и не сумела докопаться. Все, что она знала, сводилось к тому, что прямо перед ее назначением в срочном порядке уволилось двое лейтенантов, но такое могло произойти где угодно и вряд ли тянуло по масштабам на мировой заговор. Однако Ингихильд не покидало ощущение, что она раскуривает трубку, сидя на бочке с порохом. Постоянная нервозность не лучшим образом сказывалась на ее отношениях с сослуживцами — впрочем, насчет собственного обаяния Ингихильд не заблуждалась. Здесь ее бы в лучшем случае терпели, даже будь она спорхнувшей с фрески белокрылой Заступницей, уж Зондэр бы об этом позаботилась.
Почти полгода прошли на удивление тихо, не считая пары выходок младшего Маэрлинга, за которые Ингрейна зарубила его на месте, если бы не верила, что нежная лилия испоганит парню жизнь гораздо качественнее, чем удар шашки. Потом начались чудеса. Дэмонру возвращали, обвиняли, судили и спасали, а дальше Кейси нашли в гостиничном номере с аккуратной дырочкой в виске и маговской отравой в крови. Ингихильд вовсе не думала, будто бы ее племянница знала что-то такое, за что ее могли бы убить. К тому же, это стало бы слишком храбрым поступком для Зондэр и ее братии. Скорее всего, Кейси не убили, а дали ей умереть из-за какой-нибудь глупости, важнее которой в глазах девочки не нашлось ничего на свете. Для Ингихильд это было одно и то же, но, с точки зрения калладского закона и большинства южан, это все же были разные вещи.
Именно поэтому, когда генерал Вейзер в приватной беседе намекнул ей, что знает, кто и зачем помог сжить со свету ее племянницу, Ингихильд не поверила ни слову. Она только каким-то шестым чувством поняла, что скоро начнется. И, действительно, началось. Не успели колокола отзвонить по Кейси Ингегерд, а Ингихильд уже пригласили на конфиденциальную встречу. Настолько конфиденциальную, что от нее за сто шагов пахло провокацией. Будь у Ингрейны между небом и землей хотя бы один союзник или просто человек, которому она могла бы доверять, нордэна нашла бы способ отказаться, но таких людей не обнаружилось. Она ни на грош не верила генералу Вейзеру, однако увидеть единомышленника в Зондэр, которую Вейзер в чем-то подозревал, а уж тем более в Магде, равно лишенной подлости, амбиций и, увы, мозгов, оказалось выше ее сил. В итоге, она, скрепя сердце, согласилась.
Ингрейна Ингихильд собиралась на встречу очень тщательно. Нордэна понятия не имела, за какими бесами пригласивший ее генерал Вейзер настаивал, что все должно выглядеть как обыкновенное свидание, но на всякий случай как следует запомнила лицо мужчины, который должен был встретить ее на первом этаже доходного дома, в ресторанчике. Незнакомец с фотографии — карточку Ингихильд, конечно, показали, но не отдали — напоминал нечто между платным танцором и альфонсом средней руки. Бриллиантин на волосах, пробор как по линейке, тонкие усики. Таких нашлось бы по полдюжины в каждом столичном увеселительном заведении.
«Даже если меня с ним увидят, никто и никогда его не опознает», — вполне равнодушно думала Ингихильд, подводя губы перед зеркалом. Ее враги — а друзей у нее в Каллад не нашлось — поступили умно и наняли невидимку.
Нордэна долго сомневалась, брать или не брать пистолет, и в итоге решила, что, если потребуется, она все равно упадет с лестницы или отравится устрицами через пару дней. Пистолет остался дома. Ингихильд благоразумно черканула Карлосу — по иронии судьбы, тоже платному танцору, наполовину виарцу — записку, предупреждающую, что ждать ее вечером не нужно. Она до сих пор не была уверена, пел ли жгучий черноглазый красавец ей серенады по зову сердца или из каких-то менее романтических соображений. Во всяком случае, если его благосклонность кем-то и оплачивалась, так не ей, а тайной полицией, то есть нравственное падение не состоялось до конца. В последний раз взглянула в трюмо, подхватила сумочку и вышла в мягкие вечерние сумерки.
При ближайшем рассмотрении в сомнительном заведении не оказалось ничего ужасного. Доходный дом Эстери был не лучше и не хуже мест, где Ингихильд студенткой коротала пятничные вечера. Ресторанчик, расположенный на нижнем этаже, так и вовсе выглядел вполне пристойным и чистеньким, и мог бы располагаться в каком-нибудь более приличном районе, чем развеселые Семь ветров. Там даже играли не новомодное танго — по правде сказать, Ингрейна этот выкидыш прогресса не любила — а какой-то старый как мир виарский романс про любовь и разлуку. Женщина в углу — типичная певичка в побитом жизнью меховом манто — несколько дребезжащим голосом пела, вполне прилично попадая в ноты.
Ингрейна на мгновение замешкалась в проходе, осматриваясь, но потом поняла, что в сумраке и мерцании свечей ничего нужного для себя все равно не увидит, и двинулась к первому же свободному столику. Сияющий бриллиантином герой-любовник нашел ее практически мгновенно, видимо, ждал где-то неподалеку. Ингихильд с хорошо замаскированным презрением оглядела своего кавалера и огромный букет роз, поблагодарила и стала с интересом ждать развития событий. Сперва ей предложили вина — она легко согласилась. Было бы глупо добавлять опия в напиток человеку, который гораздо легче может умереть от отравления эфиром. Затем предложили потанцевать — она отказалась. Далее последовало вполне культурно оформленное предложение подняться наверх. «Невидимке» оставалось только пообещать показать Ингихильд какую-нибудь необыкновенной работы люстру, висящую — вот незадача — над кроватью в спальне, и это точно вызвало бы у нее живейшие воспоминания об институтских годах, но у шпика хватило ума промолчать.
А вот лестницы здесь оказались точно такими, какими им и следовало быть в доходном доме — узкими, темноватыми, тускло освещенными газовыми лампами в плафонах в виде цветков. Местами тертый ковер винного цвета глушил звуки. На третьем этаже, куда ее привели, обнаружился узкий коридор и ряд комнат. По законам жанра Ингихильд сопроводили в дальнюю. Откуда-то слева периодически высоко взвизгивало пианино.
Ингихильд порадовалась, что у нее хватило ума и наглости заявиться на «свидание» при полном параде, то есть в отутюженной военной форме. Формально упрекнуть ее было не за что — для выходов в столице так одевался каждый второй офицер обоих полов. Другое дело, что идеально причесанная нордэна в мундире и начищенных до блеска сапогах смотрелась в ресторанном зале доходного дома столь же органично, как откормленная деревенская буренка в ясной небесной выси. Невидимку под бриллиантином, конечно, не запомнил бы никто, но уж ее бы точно заметили.