Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Ингрейна бросила в огонь пару веток и смотрела в пляшущее пламя, не думая особенно ни о чем. Она, наверное, просто умирала, ей, наверное, вкололи много морфия, вот она и увидела какие-то вещи, которые видела в детстве, но как-то не так.
К костру медленно подкатилось большое, ярко-красное, спелое яблоко. Такое круглое и красивое — просто загляденье. На Архипелаге подобной красоты не росло. Этот гость, без сомнения, явился из Рэды или еще откуда-то с юга. Ингрейна с удивлением уставилась на заморский сувенир, очень странно выглядящий на белом снегу.
Галлюцинация становилась чем дальше, тем неправдоподобнее. Нордэна потянулась за яблоком, но оно весьма ловко увернулось и откатилось на пару шагов назад, к границе метели. Почти одновременно оттуда выступил парень лет шестнадцати на вид в серой форме, чем-то похожей на военную, но без единого знака различия. Все бы хорошо, но ветер, рвавший волосы Ингрейны, даже складок его одежды не шевелил. И следов за ним тоже не оставалось.
— Неприлично трогать чужие маяки, госпожа полковник, уверен, этому вас учили, — без улыбки сообщил он. Ингрейна обратила внимание, что черты лица у него то нормальные, то будто какие-то стертые, если сморгнуть или посмотреть с другого ракурса. И глаза разного цвета, один темный, другой очень светлый. — Я вас обыскался, ну здесь и месиво.
— Ты — смерть? — равнодушно спросила Ингрейна. Ждать здесь кого-то еще было бы странно.
— Может, и смерть, да не ваша, — парень подхватил яблоко и сел у костра, напротив Ингрейны. Теперь она очень хорошо видела, что один глаз у него человеческий, карий, а второй какой-то не людской, очень равномерного серого цвета с крохотной точкой зрачка. — Вы — люди — очень интересные существа.
— Не сказала бы.
— А я сказал. Кому-то в жизни ни в чем не отказывают, и они вырастают ублюдками, готовыми самолично придушить собственного брата и его малолетних детей ради вещей, которые у них есть и так. Или научить их живьем закапывать щенков, например. А кого-то всю жизнь третируют как скотину, а он все равно ведет себя так, будто в мире есть справедливость и за поступки придется отвечать. Хотя прекрасно видит, что ничего подобного в мире нет и быть не может. Удивительно.
— Меня не очень удивит, если в мире есть справедливость и за поступки придется отвечать. Во всяком случае, меньше, чем полагается, за зло еще никому платить не приходилось.
— Ваш нордэнский катехизис?
— Да.
— Все еще в него верите?
— Я по нему жила, какая уже разница.
— Вот уж вас, мне кажется, это должно бы здорово удивить. Про справедливость и расплату.
Ингрейна пожала плечами и подкинула в костер еще одну ветку.
— Ты пришел меня отсюда забрать, смерть, да не моя? Колоколов, значит, не будет?
Парень поежился:
— Отсюда — это откуда? Вы сейчас лежите в палате реабилитации и морфина в крови у вас столько, что это скорее кровь в морфине. А до этого семь часов лежали на операционном столе, и над вами колдовал — другого слова не подберу — хирург. Возможно, чудо получится, а, может, и нет. Я тут ничем не помогу.
— А ты мне помогать пришел?
Парень склонил голову на бок, так что страшноватый светлый глаз почти полностью оказался под длинной челкой.
— Если честно, я пришел на вас посмотреть.
— И что, понравилось, что увидел?
— Я увидел человека, у которого есть очень много слов для ненависти, но он как-то все же нашел другие слова. Не могу сказать, что мне это нравится, но это достойно уважения. Наверное, я бы на вашем месте послал всех к бесам. Вся ваша предыдущая биография говорит о том, что вы особенно не миндальничали. А тут подняли часы и стали ждать пули, вместо того, чтобы дать залп.
— Не находишь, что это было мое законное право?
— Нахожу. Вы знаете, кто вас подставил?
Услышав последний вопрос, Ингрейна, наконец, сообразила, что говорит с вероятностником. Возможно, даже с Вету — бес их знает, как они выглядели. Во всяком случае, с кем-то из государственных служащих, пришедших дознаться до причины произошедшего. Забавно, она-то, дура, полагала, что за порогом смерти за земные поступки спрашивают только боги. А вот нет, и Седьмое отделение подтянулось. Хорошо, что обывателям этого не рассказывали: вот уж вышел бы скандал.
— Меня никто не подставлял, я пошла туда по доброй воле и в ясном уме, если мое обычное состояние ума можно так назвать. А про то, что будет бунт, заранее знал генерал Вейзер. Откуда — спросите его сами.
— Боюсь вас расстроить, но некромантия существует только в студенческих песенках. Никто не может говорить с мертвыми. А генерал Вейзер мертв.
— Поделом ублюдку. Вряд ли я с ним разминусь надолго, но это очко в мою пользу. Надеюсь, ему было больно.
Парень хмыкнул:
— Да сбудутся все ваши надежды. Кроме Вейзера кто-то знал?
— Еще один мужчина, но я не видела лица, и он почти не говорил.
— Фигуру? Вы бы смогли его опознать на фотографии?
— Нет.
— А по голосу? По манере говорить?
— Я, по-вашему, филером на полставки прирабатывала? Врагов государства внутри государства должно ловить Третье Отделение. Я вроде как должна колошматить их за его пределами.
— Вы всегда такая честная?
— Да.
Парень поднялся и подкинул яблоко. Оно бодро покатилось по снегу к белой завесе. Следа на снегу от него тоже не оставалось.
— Я бы хотел вам помочь, но не могу.
— Не расстраивайтесь, это распространенный случай, — в сердцах бросила Ингихильд.
— Если бы я располагал такой возможностью, я бы в вас влюбился за один ваш неподражаемый сарказм, — безо всякого вызова ответил он.
— Вроде как меня сейчас резали и штопали, так что это я никакими возможностями не располагаю, а вы делайте что хотите.
Маг усмехнулся:
— У меня такие же шансы помочь вам выкарабкаться, как у вас, например, сделать кому-то сложную полостную операцию, а у балерины — провести фортификационные работы. Есть такая вещь, как специализация и от этого никуда не денешься. Универсалов очень мало, и они не подходят для сложных случаев.
— Да я вас вроде ни о чем и не прошу.
— Я заметил, что просьбы — не ваш конек. Но ладно, уговорили. Жизнь я вам спасти не могу — это просто не мой профиль. Вообще. Но загадывайте любое другое желание. Ограничения два: я не воскрешаю мертвых и не убиваю живых без приказа, подписанного прямым начальством. Ну, и никого не лечу, если только речь не идет о снятии похмельного синдрома — это каждый калладец умеет. А так — что хотите. Считайте, вы ехали по Сеали и вам попался джинн в бутылке.