Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Маэрлинг глотнул воздуха, как ледяной воды, и вытолкнул:
— Милинда была больна порфирией. Но это единственный секрет отца, о котором я… догадывался. Я не спрашивал. Это… это было не мое дело. Милинда… она хороший человек. Трудно любить мачеху, которая на три года старше тебя, но она очень хороший человек! Вы поймали тех, кто… вы их поймали?!
— Пока нет. Там очень своевременно приключилась вспышка народного гнева. Не поймали. Но поймаем, и я лично с каждого шкуру спущу. Очень медленно и аккуратно, — по тому, каким тоном это было сказано, Витольд понял, что Эдельвейс не врет. И этот холеный жандармский сыночек в белых перчатках действительно будет резать убийц на куски без всякой жалости и прочей белиберды.
Тот что-то лихорадочно обдумывал. Даже манжет начал теребить здоровой рукой.
Витольд видел картинку, но совершенно не ощущал себя частью окружающей жизни. Его как будто вышвырнуло за плотное стекло, пропускающее цвета и даже звуки, но отделяющее прочий мир непроницаемой завесой.
— Витольд, какого цвета были глаза у вашей мачехи?
— Синие. Но…
— Говорите, Витольд.
— Она слепла, хотя не говорила об этом. Просто иногда замечал, что она хуже видит… Перестала вышивать, иногда брала перчатки похожих, но разных цветов — отец ей подсказывал, я тогда не обращал особенного внимания… Мне кажется, она что-то такое капала…
— Белладонну? Белладонна не дает синего цвета. Она расширяет зрачок, и все.
— Капала или даже вставляла в глаза, я не знаю. Однажды я наступил на очень тонкое стекло, на нем был синий круг. Я тогда не понял, что это такое.
Эдельвейс кивнул, словно это признание ему о чем-то сказало.
— Последние два вопроса. Первое. С кем из медиков ваш отец был близко знаком?
— У нас есть семейный врач, Освальд Виргейм, он заходил к нам раз в две-три недели раньше. Правда, последние несколько лет отец к нему не обращался. Но больше никого я назвать не могу.
— Хорошо, а нордэны у него в знакомых были? Я имею в виду тех, кто бывал на Архипелаге или имел возможность там оказаться?
— Мой отец недолюбливал нордэнов. Лет двадцать назад — я помню очень смутно — он был в неплохих отношениях с генералом Рагнгерд. Они познакомились через ее мужа, министра Вальдрезе, но после нее ни с кем из северян он особенно не общался.
— А с ее дочерью? Дэмонрой Ингрейной.
Витольд напряг память.
— Он ее уважал. Может, в память о матери, не знаю. Она у нас почти не бывала.
— Потому что не совсем вашего круга?
Витольд задумался. И понял, что вывод, к которому эти размышления привели, его настораживает.
Дэмонра была бы единственной наследницей не последних в столице титула и состояния, если бы хоть палец о палец ударила, чтобы доказать, что отец ей все это завещал. Она бы сделала это легко, но отчего-то даже не попыталась. Официально Дэмонра не имела титула, принадлежа к первому классу как нордэна, а не как дворянка, но через отца совершенно законным образом состояла в кровном родстве с половиной аристократических семей Каллад. И, как болтали, долгое время являлась любовницей кесарева племянника.
— Да нет, она вполне нашего круга.
— И ваш отец ее уважал.
— Да.
— Но они никогда не встречались в доме.
— Последние лет десять — точно нет. Во всяком случае, не при мне.
Винтергольд страдальчески сдвинул брови.
— Значит, запасы сыворотки там можно не искать. Все пропало, так, Кай? Кай?
Подростка в коридоре уже не было. Только белая дверь чуть слышно клацнула, закрываясь.
Магда Карвэн невнятно молилась, отвернувшись к окну.
Витольд, привалившись к стене, пытался осознать произошедшее. Кристабел сегодня вечером пойдет встречать родителей на вокзал. Надо ей написать, но как такое можно написать? Хорошо, что письмо уже в любом случае не успеет… Бедная Кристабел, бедная бабушка, эта новость ее убьет… А отец, а Милинда?
Эдельвейс хмуро поглядел сперва на дверь, потом на часы, потом молча протянул Витольду белоснежный носовой платок. Маэрлинг механически взял его и застыл, не зная, что делать дальше. Ему хотелось плакать, выть, бить стекла и кататься по полу, а он воздух мог вдохнуть через раз, словно дышал через плотную повязку.
Время как будто застыло, и жизнь осталась только в сверкающих на полу солнечных квадратах, на которых то появлялись, то пропадали тени ветвей.
А потом из-за двери послышался тихий, охрипший, но очень счастливый женский смех. Прозвучал несколько секунд и стих.
Витольд и Магда синхронно рванулись к двери. Нордэна первой успела дернуть ее за ручку. Удивленно ругнулась. Дернула еще раз. Маэрлинг попытался ей помочь, и с удивлением понял, что дверь, которой не на что было запираться, не открывается.
Подросток вышел в коридор через несколько минут и обратился не к Эдельвейсу, а к Магде Карвэн.
— Если так ваши небеса вас любят, не хотел бы я знать, как они ненавидят, — без всякого вызова, даже, пожалуй, удивленно сказал он.
Магда пожала плечами.
— Никак, они на такие мелочи не размениваются. Мне звать сестру или уже жрицу?
— Я бы на вашем месте позвал очень проверенную сестру. И сделал бы так, чтобы все подумали, что вы звали жрицу. Правду мало кто знает, не думаю, что будут возражения против закрытого гроба.
— Она… она выживет?! — у Магды сделалось такое лицо, точно она собиралась стиснуть паренька в объятиях.
— Не знаю.
— Как так? — опешила нордэна.
— Как все прочие люди не знают.
— Вы ее… не спасали?
Подросток покачал головой.
— Тогда что вы сделали?
— Сказал ей правду.
— Какую?
— Которая может поспорить с винтовочным патроном и нордэнским роком, но нас с вами совершенно не касается. «Через свой огонь каждый идет сам», ведь так на Архипелаге говорят?
— Да. И еще говорят, что в огне брода нет. Но я знаю, что это неправда.
Темный проницательный взгляд скользнул по Магде, Витольду и Эдельвейсу и вернулся к нордэне.
— Боюсь, у каждого из нас в самом скором времени будет возможность проверить это утверждение. Если он есть — хорошо.