Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Ингрейна с подозрением поглядела на вероятностника. С одной стороны, приятного впечатления он, прямо сказать, не производил. С другой — говорил разумные вещи. А с третьей — ему даже не требовалось что-то делать, чтобы ее убить, достаточно просто уйти в метель вслед за яблоком. Вряд ли его интересовали ее надежды, мечты и планы на будущее, которого уже почти что не существовало.
— Я хочу иметь детей.
Маг поднял бровь.
— Это все?
— Это больше, чем все.
— Хорошо. Если вы выживете, у вас будут дети, — просто пообещал парень. Таким тоном можно было пообещать заварить чай или пригласить на партию в вист. Но у Ингрейны радостно встрепенулось сердце.
— Мальчик и девочка? — с надеждой спросила она. Ее сейчас даже не беспокоило, что все это ей снится под морфием и, возможно, разноглазый маг — такой же бред ее сознания, как и встреча с прошлым двадцатилетней давности.
— Семь мальчиков и десять девочек, — ни мгновения не колеблясь, ответил маг.
— Как… А, у нас, наверное, не будет общей крови?
Он уже быстро шел к белой стене, за которую закатилось яблоко.
— Вот уж как раз кровь у вас будет общая. И, если вы не справитесь, она еще и прольется в один день. Живите сто лет, Ингрейна Ингихильд.
К палате, где полковник отдыхала после операции, Витольд прорывался чуть ли не с кулаками. Он, конечно, не приходился ей родственником, ну так у нее вообще не имелось родственников, не умирать же ей из-за этого было в гордом одиночестве, но нет, идиотка-дежурная просто не могла понять этой простейшей вещи и взяток тоже не брала. В итоге Витольд обругал конченную дуру самыми грубыми словами — до чего в отношении женщин почти никогда не опускался — и бросился разыскивать Ингрейну по больнице на свой страх и риск. Магда велела ему ждать в холле, но он и так ждал там часов восемь, от такого можно легко умом тронуться.
Фортуна, так некрасиво усмехнувшаяся днем, отчего-то решила сменить гнев на милость, и Витольд почти сразу налетел на хирурга, которому они с капитаном Глиром сдали Ингрейну с рук на руки, как только домчались. Хирург, серый от усталости, медленно шел по коридору. За ним держалась девушка в заляпанном кровью переднике.
На лице мужчины, заметившего Маэрлинга, ни малейшего энтузиазма не отразилось. Он, похоже, был готов свернуть на первом же повороте, лишь бы не отвечать на вопросы. В другой ситуации Витольд бы его понял, но сейчас он не хотел понимать решительно ничего, а потому прибавил шагу, старательно улыбаясь молоденькой сестричке. Сейчас потенциальным союзником могла стать она.
— Барышня, вы будете самой богатой невестой столицы! — с ходу заявил Витольд, когда до пары осталось еще шагов десять. — Сударь, я сделаю любое пожертвование — слышите?! — любое, сколько скажете, но спасите ее!
Симпатичное личико сестры скорбно вытянулось. Она одернула окровавленный передник и опустила глаза. Хирург оказался честнее:
— Можете озолотить кого вам угодно, господин лейтенант, но с такими ранениями не выживают. Я уже говорил госпоже Карвэн, что шансы ничтожно малы, и не хотел бы этого повторять.
— Но она полковник! Если вызвать еще вероятностников… Можно же что-то сделать…
Врач хмуро вытер очки о полы халата.
— Мне ассистировали два вероятностника, поэтому она еще дышит. Она за этой дверью. Что вы от меня хотите услышать? Мы сделали все, что в человеческих силах, поэтому она будет умирать еще дня три. Не знаю, насколько вам от этого легче…
— Должен быть какой-то способ!
— Витольд, не кричи, — из-за угла вышла взъерошенная, мрачная и разве чуть более бледная, чем обычно, Магда Карвэн. — Господин Гауф дело говорит. После ранений в живот — тем более из винтовки — не выживают.
Витольд это прекрасно понимал. Но от этого ему не меньше хотелось разбить морды всем в пределах видимости, может, сделав исключение только для молоденькой сестрички и Магды. Его тошнило от их правоты и еще больше от того, что он эту правоту признавал. Тошнило от вони лекарств и трудно определимого словами запаха больницы. Тошнило от того, что за окном ярко светило утреннее солнце, бросая на выдраенный пол коридора ослепительные квадраты, в которых тот сверкал как натертый к празднику паркет бальной залы. Тошнило от вида белой двери, за которой лежала и умирала Ингрейна, и ей все — включая его — могли и должны были помочь, но так и не помогли. Маэрлинг только сегодня узнал, что ей, оказывается, исполнилось только тридцать два года, что она на три недели младше Зондэр и что родственников у нее нет даже на Архипелаге. Тошнило от собачьей жизни, где люди выходят против толпы и останавливают ее на чистой воле, которая каким-то чудом сдерживает превосходящую силу, а потом из окна вроде как обыкновенного городского дома кто-то стреляет из армейской винтовки, и удирает, и его не удается поймать, и ни одного сраного мага в пределах досягаемости…
А если бы Наклз ему помог, Ингрейна знала бы о выстреле, или стрелок бы промазал, или крыша бы рухнула ублюдку на голову. Достаточно было просто посмотреть, но нет — маг не счел нужным пошевелить своей драгоценной задницей, или своими мозгами, или чем там эти ударенные на голову вероятностники шевелят, когда работают. А результат на лицо — награда посмертно.
Ингрейну резали и зашивали восемь часов к ряду только для того, чтобы она промучилась на несколько дней дольше. Воистину, вся польза медицины налицо.
— Мразь, — выругался Маэрлинг. Его слова относились не конкретно к кому-то, а к реальности вокруг. Он сказал бы грубее, но сестричка все-таки была совсем молодая и, наверное, ей не следовало знать, что жизнь мало отличается от поганого бардака.
— Тише, — Магда кивнула на дверь. — Разбудишь.
— Ей вкололи морфин, ее сейчас из пушки не разбудишь, — робко подсказала девушка, не поднимая глаз. — К тому же, нет гарантии, что она вообще придет в сознание…
— Надежды нет? — ровно уточнила Магда у хирурга.
— Если только на северных богов, — развел руками тот. — Все чудеса врачебного искусства помогут только тем, что она промучается на день или два дольше. Что могли, мы подчистили, но ее долго везли.
«Мы везли ее двадцать минут», — беспомощно подумал Маэрлинг. Это не было долго, это было два перекура, или одна прогулка от его квартиры до штаба, или три романса. Это не было долго, а они все равно опоздали, хотя гнали как могли.
— Витольд, перестань хмуриться. Никто на твоем месте не справился бы лучше.