Всадник с улицы Сент-Урбан
Шрифт:
— Я применяю психологию, а ты шмок! Если мы зайдем потом к нему в комнату, ломая руки, ему что, от этого легче будет?
Едва специалист вышел из спальни, Джейк сразу увлек его в переднюю.
— Мы незнакомы, доктор. Меня зовут Джейкоб Херш.
— Вы знаете, вашими работами на телевидении я каждый раз восхищаюсь.
— Спасибо. Послушайте, я знаю, что у отца весь организм пронизан метастазами… но… в общем, чего нам ждать в ближайшем будущем?
— Может быть, кровоизлияния в мозг. А может, сердечного приступа. С легкими у него тоже не все в порядке.
— Он думает, что поправляется. Ждет каких-то упражнений,
— Если хотите, я могу это организовать. Правда, наши сотрудники не любят работать с обреченными. Это на них действует угнетающе.
— Особенно угнетающе это действует на моего отца! — Морфий, как удалось выяснить Джейку, отцу пока не назначали. — Сколько ему осталось?
— До конца лета вряд ли дотянет.
Джейк ждал.
— Ну… Хорошо, если месяца полтора.
А ведь и от меня, думал Джейк в самолете, летящем обратно в Лондон, точно так же ничего не останется. От меня со всем моим домом. От Нэнси, Сэмми, Молли и младенца, который еще не родился. Вспомнилось, как за неделю до рождения Молли миссис Херш настаивала на том, что она приедет и поживет у них.
Наверху Нэнси напевала, укладывая Сэмми в кроватку:
Для всех, кто верит во Христа, И ночью свет сияет. А эта ночь для нас свята, Да будет радость всех чиста, Исус здесь пребывает…В зале нижнего этажа Сэмми строил дом из набора «Лего». За тем, чтобы он не отвлекался, следила бабушка.
— А ты знаешь, что ты за дом построил, цыпа моя? Этот дом называется «синагога».
Сэмми продолжал добавлять элементы конструкции.
— Мы там молимся, — настаивала миссис Херш.
— А, церковь!
— Нет, синагога. Ну, повторяй за бабушкой. Синагога.
— Синагог.
— Ах ты, моя прелесть! Да. Синагога.
Вот ведь племя-то какое новое эти дети смешанных браков! В декабре они кушают конфеты под елкой, а в апреле хрустят мацой. На этой стороне их уже не гонят, не попрекают тем, что они Христа убили, а на той не насмехаются над их выправкой англосаксов-протестантов, и в результате они приняты везде. Инвестируют в Иегову, а дивиденды получают за Христа. И с равным аппетитом уплетают как крестовые булочки на Пасху [274] , так и халу в шабат.
274
Крестовые булочки — в Англии на Пасху принято печь булочки с изюмом, покрытые глазурью с изображением креста.
Чертова Рифка, едва только ей представили Сэмми, мгновенно запустила руку ему в подгузник.
— О! Я смотрю, вы с ним уже справились, Джейк. Молодцы!
Затем им с Герки на экспертную оценку предъявили хнычущую Молли.
— А что ж это она у вас такая светленькая? — поджала губы Рифка.
— Ну, маленький я тоже был такой, — поднял брови Джейк, — не помнишь, что ли?
— А голубые глаза вообще у всех младенцев, — примирительно заметил Герки. — Известный факт, верно?
Много бокалов бренди спустя, когда Джейк, сопроводив гостей в отель, зашел к ним в номер, Герки вдруг сел рядом с Джейком и каким-то новым тоном — заговорщицким и вместе с тем снисходительным — вдруг шепчет:
— Ну что, родственничек, нам бы надо поговорить.
— Правда? Ну, давай.
Герки встал и, подойдя к двери спальни, убедился, что Рифка спит.
— Я должен кое-что тебе открыть.
Что такое? Может, Рифка подворовывает в универмагах?
— И что же это? — устало осведомился Джейк.
— А то, что сейчас уже все в порядке! Все, можно сказать, тип-топ!
— Ну, замечательно.
— Ты можешь вернуться домой! — Герки потрепал Джейка по щеке, глядя полными слез глазами. — Время лечит. Ты меня понял?
— Слушай, ты не можешь объясняться понятнее?
— Ну, ты ведь женился на шиксе. И родственники не сказать, чтобы запрыгали от радости. Но ты повел себя пристойно, не лез к ним, не пытался навязываться… в общем, не поехал с ней в Монреаль. А остался на время здесь.
— Чего-чего?
— А того, что некоторые из нас стали смотреть на это современнее, да и в любом случае… Видно, что она о тебе заботится, в доме чистенько, да и дети у вас теперь пошли. Ну, и я… вроде как поговорил с твоим отцом. В общем, короче говоря, все о’кей.
Сияя и лучась великодушием, он добавил:
— Это я к тому, что можешь возвращаться домой, Янкель.
— Да ты что, Герки! Я ведь не с горя тут. Мне здесь нравится!
— Слушай, ну оставь ты свое самолюбие! Самолюбие — это же глупо! Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Я же Герки, твой зять, сеструхин муж!
В отчаянии Джейк схватил бутылку бренди, налил себе еще.
— То есть ты хочешь сказать, — уточнил Герки, — что тебе и впрямь предпочтительнее жить здесь, чем в Монреале?
— Да.
— Ой, ну они же тут такие земноводные! Евреи и те здесь такие — прямо не подступись. Слушай, не смеши меня!
— Да нет, я абсолютно серьезно. Честно.
— К тому же в Европе все какое-то задрызганное, все старое. А дома мы можем всюду ездить… Вот ты, например, наверное, не знаешь, а ведь до Сент-Агаты [275] теперь всего час езды! Новый хайвей построили. На шесть полос!
Не очень согласованные между родителями системы воспитания вкупе с непоследовательностью попыток Джейка привить детям чувство социальной справедливости произвели эффект наложения или, точнее, вызвали некоторый временный разброд, в результате которого за два дня до Рождества, решая проблему сада, Джейк оказался в положении совершенно дурацком.
275
Сент-Агат-де-Мон — курортный городок примерно в ста километрах от Монреаля.
Когда в апреле 1966 года Нэнси в конце концов купила для них дом в Хэмпстеде, Джейк заехал посмотреть его по пути из Пайнвуда, где у него происходили съемки. Прошел по комнатам, толкнул последнюю стеклянную дверь, и — это ж подумать только! — перед ним открылось ничем не загроможденное чуть не бесконечное зеленое пространство. Поросшее колючими давно не стриженными кустами. С подернутым ряской стоячим прудом в середине (для размножения комаров, надо полагать) и проржавевшим «убежищем Андерсона» [276] в дальнем конце.
276
Убежище Андерсона — землянка, крытая тонким рифленым железом. Названо именем тогдашнего министра внутренних дел.