Всадник с улицы Сент-Урбан
Шрифт:
Сразу на передний план полезло гойское детство Нэнси — вывезенные из Онтарио трепетные воспоминания о том, как бабуля сбивала домашнее мороженое, как собирали малину, какое получалось из нее варенье и как старенький дедушка высаживал рассаду на грядки в парниках. «Глянь-кося, Нэнси, небо-то огромное какое!» Онта-ари-ари-арио-о! Городскую, вкусившую в Торонто эмансипации, мать вновь впрягли в сельскохозяйственную лямку, заставив лопатить свиной навоз и с радостным приветом кланяться каждому чудику меннониту, какой ни нарисуйся вдруг за забором участка. «Здра-асте, соседушка!» И тоном выше: «Чада, возрадуйтесь!» — это папа прибыл на уик-энд в черном «фордике» довоенной модели. Вырвался из непостижимых городских джунглей, где обувные фабрики принадлежат евреям, а ты все бьешься, бьешься, бьешься, продаешь, и все мало, все не потрафишь очередному мистеру Гольдштейну. Черт
— Генри! — Это уже мать зовет сына. — Грядку закончил? Тогда беги, тебя уже рыбки в речке заждались.
— Ур-ра-ааа!
Лизнув Джейка в ухо, Нэнси обняла его, прижалась, вводя в сладостный мир их личной каббалы, и тут же все нарушила, заговорив о двулетниках и осенних долгоцветах, о травяных лужайках и каких-то еще, прости господи, миксбордерах.
В ужасе и смятении Джейк угрюмо напомнил ей, что он во всем этом не смыслит ни бельмеса: ведь он же вырос в городском дворе, скорее даже на свалке, где среди пробитых шин валяются арбузные корки, битые унитазы и панцирные сетки от кроватей. Однако не прошло и месяца, как уже Джейк стал самым ревностным в семье садовником, посчитав это своим режиссерским долгом — навести порядок в таком запутанном и богомерзком деле. Из универмага Джона Барнза он вышел нагруженный двухтактной бензокосой, садовыми ножницами, культиватором, кадками, граблями, опрыскивателем, семенами, тяпкой, совком и лопатой. На следующий вечер, едва Нэнси за дверь (пошла за покупками), они с Сэмми и Молли принялись сгребать и жечь осенние листья, расчищая свои угодья, свой — наконец-то — хэмпстедский надел, прямо как Ван Хеффин на Диком Западе в фильме «Шейн».
Джейк корчевал один никчемный с виду куст за другим, стриг рододендроны и, перекапывая землю, рубил какие-то похожие на метастазы корни с наростами. Их он выдергивал и складывал в тачку.
Однако Нэнси он всем этим не порадовал.
— Господи боже ты мой! — ужаснулась она. — Осенние листья, если они правильно сгниют, — осторожно принялась она объяснять, — могут стать ценным удобрением. А чахлые кустики, которые он корчевал, на самом деле были взрослыми кустами роз, аналогично и метастазные корни с раковыми утолщениями: они оказались не только не злокачественными, но и вообще клубнями пионов! Чертова шикса, думал при этом Джейк, внутренне весь кипя, деревенщина из Онтарио! Святого Тайного Имени Всевышнего ты не знаешь, высказываний рабби Акивы не изучала и понятия не имеешь, как надо избавляться от дибука [277] , зато во всякой херне вроде этой — тут да, тут ты специалистка! С тем он, надувшись, удалился в гостиную изучать инструкции к только что приобретенным садовым инструментам. Этакий протестантский Талмуд.
277
Дибук — в еврейском фольклоре неприкаянная душа умершего, вселяющаяся в чужое тело.
Да только без толку. Нет призвания, и хоть ты тресни! Извернувшись, Джейк заявил, что у него и других дел хватает — в новый дом надо мебель подбирать, убранство всякое, — да и с детьми забот полон рот, так что лучше уж нанять садовника, чтобы приходил раза два в неделю. Но он же будет спустя рукава, заартачилась Нэнси. Презрев ее возражения, он настоял на своем. Главным образом потому, что хотел чувствовать себя хозяином, чтобы этот нанятый батрак был у него в подчинении и отчитывался лично перед ним, своим начальником. Но старый Том Пивное Брюхо, шотландский крестьянин, нанятый ими на эту должность, был так же хитер, как и морщинист, а классовое чутье у него было словно собачий нюх. В Джейке он вмиг распознал городского помоечника, который нипочем не отличит курчавость листьев от ложномучнистой росы [278] , поэтому лишь терпел его и улыбался скупо. С Нэнси же вел себя совсем иначе. Уверенная в себе и осведомленная о предмете, с его точки зрения, она была приличной сельской дамой, попавшей в волосатые лапы жида, так что ее он уважал, с ней считался. Стоя у окна, Джейк с возмущением наблюдал, как они вдвоем обходят сад, словно два каких-нибудь зануды из романа Томаса Харди, и, наслаждаясь идиллическими пустяками, обмениваются гойскими секретами, которые, видимо, черпают в Протоколах Мудрецов компостной кучи.
278
Курчавость листьев, ложномучнистая роса — болезни растений.
Решив все-таки извлечь хоть какую-то пользу из присутствия на своей территории Тома, Джейк попытался использовать его как живой пример в деле укоренения в Сэмми чувства социальной справедливости. Когда сын, рано вернувшийся домой из школы, помчался через сад к нему, вопя и беснуясь по поводу того, что их команда выиграла крикетный матч, Джейк вдруг сказал:
— А вот у Тома внуки в частную школу не ходят, но от этого они ничуть не хуже тебя.
Сэмми пораженно замер.
— Я это всего лишь к тому, что твой дедушка бедный еврей, — продолжил Джейк куда менее уверенно.
За день до этого на школьном концерте из всей сияющей, радостной публики Джейк единственный сидел с хмурым видом, слушая, как Сэмми с остальными распевает:
Пастухи в вертеп вошли, Бога в ясельках нашли. Рядом Дева-Мать сидела, На Дитя Своё глядела. И светилось всё вокруг: Небо, горы, лес и луг.Следующим вечером после тяжкого дня в монтажной Джейк налил себе джина с тоником и пошел искать отдохновения в саду. Но там, как нарочно, в засаде таился хитрый старый гой — сняв пропотелую шляпу, как раз отирал пот со лба. И Джейка понесло обратно в кухню — ведь надо и работнику налить стаканчик того же! В результате разозлился. Ну не мог он, сам потягивая джин, работнику поднести пива: это бы шло вразрез с идеей равенства! И было бы плохим примером для Сэмми.
Но, даже несмотря на совместное с Томом распитие напитков, ощущение, будто в собственном саду он незваный гость, не покидало. Вот и сейчас: едва Джейк устроился в шезлонге, как Том принялся бешено что-то копать. Решил, что я уселся здесь следить, чтобы он не прохлаждался, подумал Джейк, и тут же, рубанув с плеча, уволил Тома, лишив старика еженедельных двух вечеров работы, — и все ради того, чтобы обоим не тратить нервы на этот классовый конфликт.
— А почему больше не приходит Том? — спросил Сэмми.
— Я уволил его. Он был лентяй, — брякнул Джейк, поздновато припомнив, что совсем недавно, укутывая Сэмми одеялом, объяснял ему, что нехорошо, просто даже неприлично жаловаться на то, что рабочие будто бы ленивы, как это делают некоторые взрослые.
— Таким людям, как дедушка Том, — сказал он тогда, — всю жизнь гнувшим спину на заводском конвейере, приходилось ради куска хлеба постоянно выполнять работу, которую они ненавидят. Естественно, им обидно, и работают они нехотя. Да ведь и в самом деле: для взрослого мужчины нет ничего хуже, чем день за днем заниматься нелюбимым делом. А вот если ты получишь хорошее образование, то, когда вырастешь, сможешь работу выбирать. Тогда тебя нельзя будет приставить к делу, которое выматывает душу. Поэтому к тем, кому повезло меньше, надо относиться внимательно и с сочувствием.
Неудивительно, что теперь Сэмми смотрел на отца озадаченно. Во все глаза.
— Да нет. Он не был лентяем. Просто он достал меня.
Впрочем, соседи Джейка продолжали пользоваться услугами старика Тома. Бывало, зайдет Джейк вечерком в местный салун, закажет большой джин-тоник — глядь, а за стойкой бара, покручивая сигаретку в дрожащих пальцах, сидит, с недоброй улыбочкой глядя в кружку, все тот же старина Том.
Ближе к зиме Том стал бывать на их улице реже. Сделался никому не нужен. Однако за пару дней до Рождества вдруг появился вновь.
Святки для Джейка никогда не были любимым временем года: елку в гостиной он воспринимал как афронт, сколько бы ни пытался заставить себя примириться с ее появлением. Стоит и пусть себе стоит. Как символ плодородия. Как дань языческим обрядам. У Нэнси есть на это право, да и у детей тоже — все-таки они суть порождение обеих традиций; но в полукровочном доме Херша и ритуалы получались половинчатые: елку здесь украшали лишь нейтральными межконфессиональными побрякушками. То есть на ее вершине, превыше всего и вся не красовался Йошка с нимбом над головой. И все же… все же, увешай ее хоть всю сплошь шоколадками и серебряным дождем, укрась цветными шарами, хоть даже натри сверху донизу куриным жиром, все равно перед Господом это будет рождественская елка. Не для того его предки переживали гонения при царе и бежали из штетла, чтобы у него, их потомка во втором поколении, окна в канун Рождества сияли, как у какого-нибудь недоброй памяти казака-черносотенца. Старушка Ханна, наверное, посмеялась бы над ним, высказала бы ему свое «фе». Что ж, ему бы, может, и хотелось с нею согласиться, но… это ведь дом и Нэнси тоже! Ведь у Молли и Сэмми зейда по материнской линии — обычный гой. Нетронутый Спинозой, не ведающий сложностей и загадок книги «Зогар» и напичканный интеллектуальными клише, свойственными его племени. Полагает известным, например, что в реслинге исход боев согласован заранее. Джейк ему поддакивал и так при этом бывал собой доволен, что даже хлопал себя по колену и громко хохотал.