Всадник Сломанное Копье
Шрифт:
Тянулись вереницы роскошных экипажей, высекали искры подковы множества лошадей, покрытых богато расшитыми попонами, по краям которых бренчали и звенели бронзовые колокольчики, громыхали по гранитным плитам, которыми были вымощены центральные улицы, пышные квадриги богачей и колесницы кочевников, покрытые пылью дальних дорог.
Вышагивали когорты трубачей, военачальники и гвардейцы Варанги, за ними следовали барабанщики, трубачи и арфисты со своими громадными арфами, покоившимися на их мощных грудях. Шли и другие музыканты – сыны варварских племен, пришедшие повеселиться без малейшей заботы о том, каковы будут последствия праздника. Они несли ливийские бубны, славянские гусли и гудки, восточные караманджи и зурны, тимпаны из железа и бронзы.
За ними неспешно двигались вереницей черные монахи в скуфьях, длинноволосые пастыри, божественное пение которых и необычное, в нос провозглашаемое «аллилуйя», звучало под скрещенными хоругвями, покачивающимися на древках, окрашенных фиолетовой краской. Толпа шла в полном в беспорядке – густая, стремительная, оживленная, жестикулирующая. Везде мелькали разноцветные человеческие лики, начиная с очень светлого руса и рыжего варяга и кончая черной головой эфиопа.
Стены Ипподрома с окаймляющей его круглой галереей, по которой бродили в томительном ожидании любопытные, возвышались как скала. Люди имели вид подлинных пигмеев перед величественными бронзовыми статуями, которые стояли на разделительном барьере – спине.
Изваяния изображали не только знаменитых лошадей и возниц, но и различные мифологические сцены, в том числе и божественного Геракла, борющегося со львом. Ипподром имел вытянутую подковообразную форму. Трибуна императора, – кафизма – крышу которой венчала медная позолоченная статуя басилевса на квадриге, находилась в центре восточной стороны арены.
Во время скачек делались ставки и проигрывались большие суммы денег. При этом город делился на соперничающие партии, которые болели на скачках за свои команды. Синие назывались «венетами», зеленые – «прасинами», красные – «русиями» и белые – «левками». Две последние команды не пользовались популярностью, и их почитатели постепенно начали переходить в стан сторонников синих и зеленых.
Кафизма была окаймлена красными и фиолетовыми, золотом шитыми занавесями; по бокам от нее располагались две трибуны пониже, но повместительней – для придворных. У подножья кафизмы стояла охрана, сдерживавшая толпу. Стражи – гвардейцы этерии – были неподвижны, лишь изредка едва заметно хмурили брови, когда, повинуясь порывам ветра, с резкими хлопками трепетали императорские знамена, которые держали их стоявшие рядом товарищи.
Василько в этот день был свободен от службы, поэтому пришел на Ипподром как зритель вместе со свои закадычным дружком, тоже гвардейцем этерии, которого звали Андрейко. Одетые в свои лучшие одежды, они практически не отличались от византийской знати, хотя и занимали места поплоше.
Но фалеры [15] и знаки своего воинского отличия Василько прицепил к широкому, богато украшенному поясу вместе с кинжалом в дорогих ножнах. Награды вызывали почтение и уважение у патрициев, и никто из них не мог позволить себе отнестись к заслуженному воину варанги, тем более кентарху, с пренебрежением.
В какой-то момент Василько неожиданно ощутил на себе чей-то пристальный взгляд, повернул голову… и едва не обомлел от удивительного чувства, которое сразило его наповал. Неподалеку от гвардейцев сидела семья какого-то знатного патриция: отец семейства, лысоватый толстяк, пышная матрона, на которой было нацеплено целое состояние – ожерелья с драгоценными каменьями, золотые цепи, подвески, жемчужное монисто… – юнец в парчовых одеждах и две девицы. Одна из них, красоты неимоверной (по крайней мере, так показалось Василько), смотрела на него огромными черными глазищами испуганной лани. То, что он прочитал в них, заставило его сердце забиться с такой силой, что он даже не заметил, как начались бега.
15
Фалеры – медные, серебряные или золотые крупные бляхи, иногда украшенные геммами, драгоценными камнями или смальтой, служившие почетными знаками воинов. Чаще всего носились на ремне, но иногда, во время особо торжественных церемоний, они крепились и на панцирь.
Император поднялся со своего трона, окинул испытующим взором Ипподром и трижды благословил всех своих подданных золотой ветвью. Тут же раздались ритмичные удары в бубны, послышалось рыдание восточных зурн, щелканье тимпанов, и грянула яростная музыкальная буря струнных и духовых инструментов к неописуемому ужасу стражей, которые бросились к музыкантам, чтобы заставить их умолкнуть. Чересчур громкая музыка могла испугать лошадей.
Но вот раздвинулись железные решетки конюшен, стража расступилась, и колесницы, блистающие золотом и резной слоновой костью, вылетели на арену как ураган. Народ вскочил на ноги и дружно взревел, приветствуя возниц. Четыре колесницы стремглав помчались вперед.
У каждого возницы на голове сверкала высокая шапка, шитая серебром, все четверо были одеты в цвета своих партий, одной рукой каждый из них держал златотканые шелковые вожжи, а другая рука орудовала бичом. За колесницами поднималось густое облако пыли, скрывая крупы лошадей, колеса, упряжь, и вскоре возницы едва виднелись сквозь желтоватую пыльную пелену.
Зрители неистовствовали; казалась, что от их воплей рухнут крепкие стены Иппподрома, но Василько ничего не слышал и не видел – только лицо красавицы и ее глаза…
Они встретились через неделю. Но самое интересное – не он нашел ее, а она его. Конечно, Василько пытался разыскать девушку, поразившую его своим огненным взглядом в самое сердце. Однако служба не предоставляла ему слишком много свободного времени, и потом, легче было найти иголку в стоге сена, нежели человека в огромном Константинополе, в котором насчитывался миллион жителей, не считая приезжих. Тем более, девушка принадлежала к знатному роду. Ведь при всех своих званиях и заслугах «варвар» Василько не был вхож в дома патрициев.
Красавицу звали Альбия. Он как раз сменился с ночной стражи и, выстраивая планы на день, наслаждался свежим утром, укрывшись в тени платана; солнце уже пригревало изрядно. Конечно же мыслями он был в основном на Ипподроме – девушка не выходила у него из головы. Василько мечтательно посмотрел на небо, сокрушенно вздохнул – что ж так не везет! – опустил голову… И окаменел. Девушка выросла перед ним словно из-под земли.
Василько глазам своим не поверил. Он помотал головой, стараясь избавиться от наваждения, и прикрыл глаза ладонью, словно его ослепило невероятное видение. И услышал, как рядом зазвенели серебряные колокольчики. Это смеялась красавица.
Конечно же встретились они не случайно. Альбия тоже искала Василько. Для нее эта задача была гораздо проще, нежели для него – облик руса изрядно отличался от внешности греков, основного населения Константинополя, а фалеры на поясе и значок кентарха подсказали девушке, где он может находиться.
С той поры любовь закружила их и понесла, словно они очутились в водовороте бурной реки. Им приходилось встречаться тайно, чаще всего под покровом ночи. Альбия не просто принадлежала к знатному семейству; она была дочерью важного придворного – логофета геникона (управляющего казной). Кроме того, ее отец являлся еще и членом Консистории – государственного совета при императоре.