Всадник Сломанное Копье
Шрифт:
Когда выяснилось, что каждый крестоносец огромной армии должен венецианскому дожу большое количество денег, Энрико Дандоло объявил, что будет руководителем Крестового похода – чтобы не остаться в накладе, когда дело дойдет до распределения воинской добычи. Именно он своим удивительным даром убеждения сумел внушить огромной вооруженной толпе, заполнившей площадь Сан-Марко, что целью великого Четвертого крестового похода станет вовсе не Иерусалим, а Константинополь. И двадцать тысяч человек послушно подхватили его боевой клич.
Уже тогда многие понимали, что дож – человек необыкновенный. Но когда пошли настоящие чудеса, свидетелями которых были многие отважные воины, в войске сначала тихо, а потом все громче пошел слух, что дело тут нечисто.
Дандоло, по рассказам многочисленных очевидцев, умел летать, всегда сражался в первых рядах, несмотря на свой более чем преклонный возраст, и не было ему равных в рукопашных схватках, в которых он мог умертвить до нескольких десятков своих противников. Таинственные смерти знатных господ, посмевших возразить что-либо великому дожу, конечно, только прибавляли ужаса и без того демоническому образу. Многие рассказывали, что видели, как Дандоло разговаривал с огромным львом, из пасти которого извергалось пламя, а потом лев исчезал, по одному только взмаху руки великого дожа.
Неожиданно легкое проникновение венецианских кораблей в бухту Золотой Рог, вход в которую многие столетия надежно прикрывала знаменитая византийская цепь, порвавшаяся под натиском всего двух венецианских кораблей, представлялось настоящим колдовством. Что-то в душе не поворачивалось назвать это помощью Божьей, да и весь этот поход богоугодным делом. Шли-то ведь войной не на безбожных сарацин, а на самых настоящих христиан!
И как только этот проклятый Дандоло сумел убедить всех крестоносцев пойти против папы Иннокентия III, благословившего поход? (Впрочем, мало кто догадывался, что папа рассматривал захват Константинополя как способ воссоединить латинскую западную и греческую восточную церкви; только дож разгадал его потаенные мысли.) «Почему мы согласились?» – задавал себе вопрос каждый в огромной армии пилигримов. Но слухи о несметных сокровищах византийской столицы побеждали в итоге все сомнения.
Едва корабли пришвартовались под стенами константинопольских твердынь, Энрико Дандоло нарушил молчание. Его голос был совсем не старческим; он гремел словно большой колокол:
– Перед нами стоит город, который покорится вам, непобедимому воинству Христову! Стены этой древней твердыни ничто по сравнению с нашим духом, с нашей силой, с нашей верой! Женщины этого города уже ждут вас, своих героев, чтоб подарить вам свои ласки! Золото этого города просится в ваши руки! Когда-то украденное у вас, оно принадлежит вам по праву! Люди этого города, погрязшие в неверии и блуде, жаждут вашего прихода для избавления от грехов и душевного исцеления! Мы принесем им исцеление! Мы войдем в этот город и раз и навсегда твердой рукой наведем там порядок! – Дандоло обернулся к солдатам-венецианцам, вскинул руку и указал на стены города. – Дети мои! На штурм! За святую веру!
Тысячи солдат бросились на штурм города, тучи стрел, закрыв на мгновение солнце, полетели на пилигримов. Зазвучали крики раненых, полетели огромные валуны с катапульт, с грохотом врезаясь в древние башни.
От мачт венецианских галер отделились длинные прочные шесты, которые упирались прямо в крепостные стены. По этим шестам проворно поползли в сторону обороняющихся византийцев наиболее подготовленные и сильные крестоносцы. Их главной задачей было добраться до противника и завязать с ним бой, ожидая подхода товарищей, которые пытались влезть на стены по приставным лестницам и веревкам.
Каждый знатный рыцарь пошел на штурм с небольшим отрядом преданных лично ему оруженосцев, а также со знаменосцем с его баннером, узким прямоугольным флагом, на котором был нарисован фамильный герб. Поэтому таких рыцарей было видно издалека, и солдаты, воочию наблюдая их героический порыв, воодушевлялись еще больше и с утроенной энергией штурмовали константинопольские укрепления.
Когда византийцам удавалось оттолкнуть от стены длинную лестницу или шест, крестоносцы летели вниз, ломая шеи и натыкаясь на копья своих же товарищей, толпящихся под стенами.
В воздухе стоял свист от огромного количества смертоносных стрел, пущенных со сторожевых башен меткими византийскими лучниками. То один, то другой крестоносец, на секунду забывший о том, как важно держать щит над головой, штурмуя вражескую крепость, падал бездыханный или со страшной раной, полученной от стрелы, разящей на излете. Атака крестоносцев явно ослабевала, тысячи трупов валялись у подножья крепостных стен, но проникнуть в город никак не получалось.
Престарелый полуслепой дож, обнаружив, что атака крестоносцев рискует захлебнуться, выхватил меч и бросился в гущу штурмующих. Уже через несколько минут он поднимался по одной из приставных лестниц на крепостную стену. Бордовый плащ его развевался, как флаг, многие, затаив дыхание, следили за отважными действиями необычного венецианского правителя.
Он ступил на крепостную стену, непрерывно сражаясь с добрым десятком византийских солдат. Спустя несколько минут все они были либо поражены мечом дожа, либо сброшены вниз. Спустя некоторое время подоспела подмога – с одного из кораблей по длинному шесту на помощь Энрико Дандоло перебралось несколько отважных крестоносцев. Бой разгорелся с новой силой…
Василько с двумя русами оборонял одну из башен. Кроме них, там находились и местные жители, стрелки из лука, настоящие патриоты Константинополя, но обучены мечевому бою они были плохо, и весь удар облаченных в броню рыцарей гвардейцы приняли на себя. Василько страстно желал встретиться в бою с маршалом Шампани, он даже разглядел баннер с гербом Жоффруа де Виллардуэна, но тот находился слишком далеко от башни и пока безуспешно пытался забраться на стену.
Четверо рыцарей, которым удалось проникнуть в башню по странному стечению обстоятельств (их неф снесло волной прямо под ее стены), несколько опешили, увидев перед собой знаменитых гвардейцев императорской этерии. Они думали, что в башне находятся только стрелки и вполне резонно считали их несерьезными противниками, расправиться с которыми им не составит труда.
И действительно, двоих стрелков, которые попытались им воспрепятствовать, они мигом зарубили своими длинными франкскими мечами.
Но тут на них набросились русы со своими огромным топорами, и щиты рыцарей мигом превратились в обломки. Василько с мстительной жестокостью орудовал топором как заправский дровосек. Он отбросил щит за ненадобностью, чтобы тот не сковывал движений в достаточно небольшом помещении башни, и рубился с потрясающей свирепостью, не особо заботясь о том, что франки могут достать его своими длинными мечами.
Василько сражался против двух крестоносцев. Они сразу сообразили, что перед ними не простой гвардеец, а какой-то военачальник, и горели желанием отличиться, заполучив в качестве трофея его оружие. На Василько был надет великолепный панцирь сарацинской работы с золотой насечкой, мечта любого крестоносца-голодранца.