Всадники
Шрифт:
– В доме Аллаха и путника, – отвечал человечек.
– А где конь? – спросил Уроз.
– Ему дадут все, что положено, – пообещал его спаситель. – Можешь поверить Кутабаю.
– Конь в первую очередь, – сказал Уроз.
– Ты прав, – засмеялся Кутабай. – Ты ему обязан больше, чем он тебе.
Фонарь опять унесли. Отблеск углей был приятен глазу. Уроз почувствовал то же странное отупение, мягкое как бархат и тяжелое как свинец, какое произвел на него маковый сок… Опять появился Кутабай с огнем. Он поставил на пол возле чарпая кувшин с горячей водой, положил на него очень чистые длинные ленты белой ткани, развязал раненую ногу. Цвет ее и зловоние были отвратительны. Он тщательно и неумолимо промыл рану, составил конец к концу сломанные кости и старательно укрепил их. Каждый жест его отзывался в теле и нервах Уроза волной такой боли, словно беспощадный огонь проникал повсюду. Он выдержал все манипуляции, не дрогнув и не издав ни звука. Того требовал долг чести. А еще больше – стыд, что согласился на этот уход за ним. Показывать свое увечье, свою гниль лекарю, Мокки или Зирех – одно дело. Это их работа или их долг. Но этот незнакомец, обрабатывающий его рану, нюхающий зловоние от гниющей ноги…
Кутабай поднял фонарь, осветил лицо Уроза и высказал свое мнение:
– Ты не потерял сознание. Не шевелился. Слава силе души твоей!
– Я-то уже привык к моей падали, – резко ответил Уроз. – Но ты?
От наивного смеха на лице Кутабая растянулась линия рта и блеснули глаза.
– Твоя рана! – воскликнул он. – От нее пахнет розами по сравнению с запахом прокаженных.
Ужасное слово на какой-то момент смутило дух Уроза. Ему хотелось задать вопрос, узнать побольше, но он промолчал. Боль усилилась. На него снизошел покой изнеможения. Зачем о чем-то говорить, беспокоиться? Вот только этот резкий свет прямо в глаза…
– Убери фонарь, – прошептал Уроз.
Во сне дыхание его было таким же слабым, как свет углей в мангале.
– Убери этот чертов фонарь, – прошептал Уроз.
Свет становился все ярче, жара – все сильнее.
Уроз с раздражением открыл глаза. Солнце ярко освещало галерею. В конце ее виднелась круглая комната без окон. Уроз вспомнил: мечеть… Кутабай… Значит, он проспал не меньше двенадцати часов. Но чувствовал себя очень усталым. Ему хотелось чаю, хотелось есть. По привычке он хотел позвать Мокки. Но где сейчас саис? Уроз почувствовал беспокойство на грани паники. А что, если Мокки потеряет его след… Все усилия, вся игра со смертью, все впустую, напрасно… Уж лучше было бы погибнуть от яда, от яростных клыков собак и даже просто сдохнуть в завалах камней…
Снаружи послышались голоса. Уроз очень хорошо слышал их. Один голос был Кутабая… Другой…
– Мокки! Мокки! – позвал Уроз, сам того не осознавая, громким и радостным голосом.
Дверь чуть не слетела с петель от толчка саиса. Одним прыжком он оказался перед Урозом.
– Живой! – крикнул он. – Живой! Слава Аллаху!
Они смотрели друг другу в глаза. Одна радость освещала оба лица.
– Родные братья не были бы так счастливы встретить друг друга, – услышали они низкий голос.
Уроз и Мокки увидели Кутабая, улыбавшегося им с порога галереи.
– Поистине, – повторил он, – поистине: два брата, один для другого – все на свете.
Уроз и Мокки снова переглянулись. Но на этот раз без того выражения, что было вначале. Теперь оба вспомнили, почему так боялись потерять друг друга.
– Как ты меня нашел? – спросил Уроз.
– А к Банди-Амиру только одна тропа и ведет, – ответил Мокки. – К тому же, я видел на песке следы Джехола. Но ты уехал раньше, и конь шел быстрее. Нам пришлось переночевать в пути.
– Хочу пить и есть, – произнес Уроз.
– Чай, наверное, уже готов, Зирех там хлопочет, – сообщил Мокки. – Она приготовит тебе и лепешки, и плов.
Мокки уже был возле двери, когда Кутабай склонился над Урозом, чтобы прислонить его спиной к стене.
– Э, нет, только не ты, с твоими медвежьими лапами, – грубо крикнул саис.
Он вернулся к чарпаю, приподнял Уроза, одновременно пощупав на груди у него спрятанные пачки афгани.
– Спасибо, – поблагодарил его Уроз.
Благодарность его была искренней: все возвращалось на круги своя.
– Ты и вправду хороший саис! – улыбнулся Кутабай и кивнул головой. – Я бы тоже не допустил, чтобы посторонний ухаживал за моим отцом, когда он был болен.
И вздохнул. Его широкая грудь резонировала как гонг.
– После его смерти мать вернулась в их кишлак, а я занял здесь его место сторожа.
Мокки принес поднос с обычной пищей.
– Ты никогда еще не пил такого вкусного чая! – крикнул он Урозу.
– Попробуй его, – ответил тот.
Уроз еще помнил травы Зирех. И когда принесли плов, он тоже пригласил обоих мужчин разделить с ним трапезу. Пока они ели руками рис, пропитанный бараньим жиром, Уроз спросил у Кутабая, знает ли он дорогу в северные степи.
– Путники, пересекшие горы, – а таких по пальцам пересчитать можно – говорили, что есть ущелье, очень опасное, – ответил сторож мечети. – Лошадь там не пройдет.
– Моя пройдет, – отвечал Уроз.
– Я покажу тебе дорогу, – пообещал Кутабай.
Он старательно облизал свою испачканную жиром ладонь и добавил:
– Сегодня уже поздно. Вы не успеете выйти, как наступит темнота, а с ней и смерть. Так что решай: или разобьешь вечером стоянку перед ущельем, или переночуешь здесь, а выйдешь завтра на заре.
Уроз был еще очень слаб, да и Джехолу надо было как следует отдохнуть.
– Я выбираю твое гостеприимство, о щедрый сторож.
Блестящие черные глаза Кутабая сверкнули от внутреннего огня. Голос его зазвучал еще громче и ниже обычного.
– Для меня это большой праздник, – признался он. – Одиночество тяжко для сердца, даже в таком святом месте.
– Разве мимо не проезжают путники? – спросил Уроз.
– Какие там путники! – воскликнул Кутабай. – Неверные иностранцы из дальних краев, на своих гудящих машинах? Они не знают нашего языка! Едят отвратительную пищу! Пьют напитки, проклятые Пророком!
Кутабай перевел дыхание и тихо закончил:
– Или прокаженные.
– Прокаженные? – в страхе переспросил Мокки.