Всадники
Шрифт:
Лай и рычание становились все более громкими, все более отчетливыми. Они начинали обретать какой-то смысл. Уроз уловил, что это был совсем не такой лай, как тот, что послышался ему на рассвете. Тогда вой выражал отчаяние и тоску. Теперь же это был хриплый лай беспощадной ярости.
Однако лай и рычание приближались странным образом. Это не было похоже на погоню или охоту. Казалось, собаки сдерживали свой порыв, и их скорость не превышала скорости шага человека. А время от времени они умолкали, словно не желая выдавать направления своего движения.
Эти бесшумные шаги… Эти минуты тишины… На лице Уроза вновь появилась ухмылка, похожая на волчий оскал. На нем не осталось ни малейшего следа недавнего расслабления. Среди валяющихся поблизости камней Уроз выбрал кремень потяжелее и с острыми краями, сделал петлю из ремешка нагайки, проверил прочность крепления, гибкость и удобство нового оружия – одновременно короткой плетки и булавы. Зажав зубами рукоять плети, пополз к входу в грот. Сломанная нога тащилась по земле. Переломом она цеплялась за камни, причиняя нестерпимую боль. Красные искры прыгали перед глазами Уроза. Волчий оскал расширился, сделался более откровенным. Он был рад, что боль вновь сделала его самим собой. Расстояние, которое ему надо было преодолеть, было смехотворным, если пересчитать на шаги. Но из-за веса своего тела и своей смертной муки он двигался очень медленно. Когда он добрался туда, куда хотел, Уроз лег на живот и перевел дыхание. Он остановился на полпути между входом и остатками костра.
Мокки с лепешкой, которую он только что изжарил в бараньем сале, выбежал навстречу лаю. Он увидел их издалека. Это были два огромных пса, которые шли по обе стороны от Зирех. Их оскаленные морды обрамляли ее на уровне груди. Она вела их, держа пальцы у них на загривке.
Когда они подошли поближе, Мокки окликнул ее:
– Зачем тебе эти собаки?
Зирех не ответила ему, пока не подошла ближе.
– Чтобы наши дети были богатыми, – пояснила она саису.
И легким шагом пошла в сопровождении этих двух безухих монстров к пещере.
– Но Пращур!
Она не отвечала и даже не обернулась.
«Аллах Всемогущий… в нем только кожа да кости… сделай так, чтобы псы его не тронули!» – взмолился саис.
Что еще мог он сделать? Помешать Зирех? Псы тут же накинулись бы на него, и даже Зирех не помогла бы…
Они подошли к входу в убежище. И там Зирех вонзила ногти в затылки собак, прижала их к земле и вдруг с диким и долгим воплем, напоминающим лай, толкнула их прямо перед собой.
Уроз перевел дыхание. Когда Зирех закричала, он перебросил вес тела на здоровую ногу. Он чувствовал, как сломанная кость вонзается в плоть, протыкает кожу. Теперь все его лицо превратилось в сплошной оскал, дикий лай псов ворвался в убежище и, отразившись от стенок, потолка и пола, наполнил каменный альков адским ревом. Уроз вынул изо рта плетку с камнем. Во входном отверстии убежища показалась широкая морда и грудь более проворного зверя. Уроз схватил левой рукой раскаленные угли из костра и швырнул их навстречу псу. Пес на мгновение отвернул от них голову. Уроз поднял нагайку с острым камнем и нанес сильный удар точно в незащищенное место: под самым ухом. Зверь зашатался. Уроз не успел повторить удар. В грот ворвался другой пес. Своим рывком, своим весом он опрокинул первого, перевернул его. Но и сам тоже потерял равновесие и упал лапами вверх. Уроз навалился на него, живот к животу и ножом, выхваченным из-за пояса, перерезал ему шейную вену.
Предсмертная конвульсия зверя была так сильна, что Уроза отбросило на землю. От боли он чуть было не потерял сознание. Привел его в чувство голос Гуарди Гуэджа.
– Чего еще ты ждешь, чего требуешь от себя, о чопендоз? – говорил старец.
Чье-то горячее дыхание коснулось лица Уроза. Он открыл глаза. И увидел совсем рядом со своей головой голову Джехола.
– Ложись, – прошептал Уроз.
Конь лег, повернув спину к лежащему хозяину. Уроз вцепился обеими руками ему в загривок, подполз, подтянулся, навалился на коня. Медленно, с предельной осторожностью, Джехол встал на ноги, с ношей на спине. Поскольку седла на нем не было, Урозу показалось, что он и конь составляют единое целое.
Он отвязал уздечку и направил Джехола к проему.
– Да будет мир с тобой, Пращур, – сказал он, обращаясь к Гуарди Гуэджу.
– Я всегда провожаю гостя до порога, – отозвался старик.
Конь перешагнул через трупы двух собак и вышел из-под навеса. Одежда Уроза, руки и лицо были в запекшейся крови. В нескольких шагах от убежища он увидел Мокки и Зирех.
– Не забудь седло, – напомнил он саису.
Потом повернулся к Гуарди Гуэджу, стоявшему рядом и гревшему на солнце свое морщинистое лицо:
– Да уберегут тебя от всех несчастий твои боги, о Пращур.
– А ты, о чопендоз, берегись своих! – отвечал Гуарди Гуэдж.
IV
ПЯТЬ ОЗЕР
Заехав за холм с погребениями, Уроз обнаружил, что плато должно скоро кончиться. Между двумя хребтами, окружавшими его справа и слева, расстояние быстро уменьшалось, а от одной цепи гор к другой протянулся подъем, загораживающий горизонт.
Джехол шагал бодро. Ему уже не нужно было применяться к шагу пешеходов. Для него теперь существовала только воля хозяина. А Уроз не сдерживал коня, хотя и ехал без седла, хотя боль в сломанной ноге причиняла адские мучения, еще больше усилившиеся после схватки с собаками. Он тоже был рад этому одиночеству и этой свободе. Рад даже этой боли. Совокупность испытываемых им ощущений была продолжением боя, наградой за него, когда со своими ограниченными физическими возможностями он сумел расправиться с полудикими псами. Острый камень по-прежнему раскачивался на конце его плетки, и он еще не вытер кровь со своего кинжала. Он чувствовал себя способным преодолеть все преграды, порушить все козни. И Уроз затянул дорожную песню, такую же монотонную, такую же бесконечную и такую же древнюю, как степь, как его народ.
Скоро они добрались до края плато. Джехол остановился, Уроз замолчал.
Перед ними было начало подъема. Теперь было видно, что подъем был так крут, что преодолеть его в лоб могла бы разве только горная коза. А наискосок уходила тропа, протоптанная караванами. Крутая, скользкая, местами осыпающаяся, она поднималась от площадки к площадке, делалась все уже и все круче. «Лестницей» назвал ее Гуарди Гуэдж. И Уроз подумал: «очень подходит название». Животные и люди с сильными ногами могли по ней подняться. На хорошем коне хороший всадник в полном здравии тоже смог бы. Но что делать, если нельзя обхватить круп коня двумя ногами, сжать колена, упереться в седле?
Джехол топтался на месте, слегка раскачиваясь корпусом взад-вперед. «Колеблется», – подумал Уроз. Конь слегка повернул голову вбок, к нему. Уроз без труда понял выражение конского глаза.
– Знаю, – мысленно ответил он Джехолу, – знаю: один ты бы не стал колебаться, пошел бы наверх. И если бы верхом на тебе был здоровый человек, тоже пошел бы… А сейчас ты боишься… не за себя… за меня. Ну что ж…
Что отказывался Уроз принять, так это не помощь – всякая лошадь обязана помогать своему седоку. Он отказывался от сочувствия, невыносимое, почти человеческое выражение которого он сумел прочесть во взгляде Джехола.