Все девочки взрослеют
Шрифт:
На следующее утро я страдала от легкого похмелья и здорово волновалась. Мы с Люси, тогда еще мою сестру звали именно так, отвезли в аэропорт огромный серый чемодан и мою крошечную дочку (а также автомобильное сиденье, сумку для подгузников, детскую еду и тому подобное). Так начался книжный тур. В Кливленде я при полном параде уселась перед здоровенной стопкой книг в твердой обложке. Через два часа мне удалось продать аж целую книгу. Затем мы перебрались в Чикаго, где на встречу пришла всего одна женщина. По-моему, она была бездомной и забрела в поисках тепла.
В Канзас-Сити встреча
— Ваша мама пообещала, что убьет меня, если я не приду. Вы не могли бы ей позвонить и сообщить, что я была здесь? — взмолилась она.
На встречу в Майами неожиданно заявилась моя бабушка со всем своим бридж-клубом.
— Эту книгу написала моя внучка! — громко произнесла она.
Бабушка даже смогла перекричать детские вопли в соседнем отделе. К сожалению, ее запала не хватило на то, чтобы уговорить подруг выложить по двадцать четыре доллара девяносто пять центов.
— Ничего, в библиотеке возьмут.
Бабушка оставила на моей щеке коралловый помадный отпечаток, заметила, что черная юбка меня «очень стройнит», и спросила у сестры, не нашла ли она настоящую работу.
В Атланте издатель нанял для меня помощницу. Всю дорогу из аэропорта она рассказывала о смерти мужа в прошлом месяце. А потом так безнадежно заблудилась, что я на час опоздала на встречу с читателями. В Милуоки ортодоксальная еврейка в криво надетом парике[63]
отругала меня за то, что моя героиня ела трефное. Я думала, она припомнит сцену, где Элли в Йом-Кипур трахается с гоем-сторожем на парковке синагоги. По-моему, это куда более оскорбительно для Господа, чем сэндвич с беконом, салатом и помидорами с двести семнадцатой страницы. Но по этому поводу взрыва ярости так и не последовало. Видимо, свинина — это ужасно, а свинское поведение — нет.
Каждое утро я запихивала автомобильное кресло Джой в машину очередной помощницы в очередном городе. Днем ездила по книжным магазинам и подписывала книги, вечером встречалась с читателями. Освободившись, я заказывала салат в номер и падала на гостиничную кровать с мягкими хлопковыми простынями. Джой спала рядом, сестра изучала мини-бар, а я напряженно размышляла. Тур должен обойтись в целое состояние. За исключением вечера с бабушкой и ее приятельницами, еще ни разу не пришло и десяти человек. А значит, «Большие девочки» не слишком успешны. Обвинит ли издатель меня? Потребует ли вернуть аванс? Чего мне ждать?
Впрочем, я не была особо удивлена, поскольку изначально думала, что книга «Большие девочки не плачут» станет чем-то вроде радиостанции на дальнем конце шкалы настройки, поймать которую можно лишь ясной звездной ночью. Предполагала, что книгу станут передавать друг другу сестры, матери, дочери и подруги. Что другие «большие девочки», пережившие любовный крах, ненавидящие собственное тело, найдут ее в библиотеке, или на полке дачи, снятой на лето, или на гаражной распродаже, или на блошином рынке. Что они прочтут ее и утешатся. Мне бы этого вполне хватило. Оставалось надеяться, что издателю — тоже.
В среду днем, находясь в Сиэтле, я скучала за информационной стойкой в книжном магазине, иногда подписывая книги и отвечая на вопросы покупателей. «Где находится туалет?», «Как называется любовный роман в красной или, может, синей обложке?» Внезапно зазвонил сотовый. На экране высветился номер агента.
— Привет! Угадай, что случилось? — начала я, подхватив Джой на руки, пока та не успела уронить стопку детских книжек про обезьянку Джорджа. — Вчера вечером пришли пять человек! И кажется, ни одного бродяги!
— Забудь, — сказала Лариса. — Сейчас пришлю в гостиницу факс следующего номера книжного обозрения «Нью-Йорк таймс». Между прочим, раздобыть его было очень непросто и недешево.
— Зачем?
«Таймс» редко рецензирует легкомысленные женские истории вроде моей. Разве что в романе под прозрачным псевдонимом фигурирует манхэттенская шишка в роли злодея. (В подобных случаях критический разнос также под прозрачным псевдонимом пишет помощник манхэттенской шишки.)
— Погоди, сама увидишь!
Я купила альбом с наклейками для Джой и обезжиренный фрапучино для сестры. Помощница отвезла нас в пятизвездочный отель на своем внедорожнике, таком высоком, что на заднем сиденье хранилась подножка для пожилых авторов. Факс книжного обозрения ждал меня на стойке портье. Я медленно пролистала его. Статья с обложки была посвящена небольшому сборнику рассказов «Будапештские ночи» Дэниела Ферстманна Фридлендера. За неделю до этого «Ньюйоркер» посвятил Фридлендеру хвалебный биографический очерк на десять страниц, особо подчеркнув его мальчишеское обаяние и чарующий русский акцент. Странно. Я знала Дэна в колледже. Тогда у него было двойное имя, а акцента не было вовсе.
На третьей странице культурный критик из тоненького либерального глянцевого издания назвал обозревателя журнала-конкурента придурком. На двадцать шестой под заголовком «Бестселлеры» превозносилась книга на немецком языке, которую можно было купить только в Германии. Хотелось позвонить Ларисе и спросить, чего же я не заметила. И тут я увидела список настоящих бестселлеров. Одиннадцатый номер. Аннотация гласила: «Одинокая девушка из Филадельфии проходит путь от беспорядочных сексуальных связей и семейной травмы до материнства». От неожиданности я прислонилась к стойке.
— Ух ты.
Сестра выхватила у меня листки и радостно завопила.
— Поздравляю, — улыбнулась помощница и торжественно пожала мне руку.
Питер прислал цветы. Издатель — шампанское (сестра его немедленно конфисковала). От Ларисы я получила шоколад и резиновую уточку для Джой. «Пипл» направил ко мне журналиста, фотографа и, слава богу, визажиста. Фотографу были даны указания снять, как мы с Джой прыгаем на очередной гостиничной кровати. Статья, разумеется, вышла под заголовком «Все хорошо, что хорошо кончается». Во время моей трехдневной остановки в Лос-Анджелесе звезда «Нью-Йорк-Сити мэгэзин», донельзя тощая женщина средних лет (ее кожа так туго обтягивала скулы, что проглядывали вены), не отходила от меня ни на шаг. Она начала интервью с того, что распахнула блокнот и выпалила: