Все кошки смертны, или Неодолимое желание

Устинов Сергей Львович

Не спит сейчас тот, кто в такое время работает!

Я мигом спустился в «эвакуарий», вынул диски, рассовал их по карманам, вызвал лифт и поехал на самый последний этаж. Там еще один пролет вверх пешком, и передо мной дверь на чердак. Амбарный замок на ней всегда был не более чем декорацией — легко снимался вместе с петлями, на которых висел. Я зажег специально прихваченный фонарь и осторожно двинулся по чердачному полу, как по болоту: щупая дорогу перед собой носком ботинка, чтобы какая-нибудь трухлявая доска не провалилась под моей тяжестью.

Когда мы мальчишками играли на этом чердаке в войну или в искателей кладов, мне был знаком здесь каждый закуток. А сейчас я опасливо пробирался по нему, чтобы неровен час не стукнуться лбом о невидимое в темноте препятствие или не быть похороненным под какой-нибудь рухнувшей балкой.

Считая выходы, я добрался до нужного мне седьмого подъезда. На этот раз дверь, ведущая наружу, оказалась заперта. Я не очень сильно двинул ее ногой, и сезам распахнулся настежь. Старение основных фондов, знаете ли. Мне нужен был шестой этаж. Или седьмой? Только бы не ошибиться! Но меня выручил сам вид двери в квартиру: не думаю, что кто-нибудь еще в нашем доме рискнул бы обить ее розовой, как облачка на восходе, кожей. Я немного постоял перед ней, набираясь духа, а потом нажал на звонок.

Цыпка открыла мне почти сразу, даже не поинтересовавшись, кто это. На ней был коротенький шелковый халатик, она смотрела на меня, щурясь от дыма зажатой в углу рта сигареты. А за ее спиной маячил ражий детина в одном махровом полотенце, перепоясывающем могучие чресла. На плече у него была татуировка с куполами, на роже - явное неудовольствие.

– О, кто к нам пришел!
– радостно возвестила Цыпка.

Но детина почему-то не разделил ее чувств и поинтересовался с видом альфа-самца, на территорию которого вторгся наглый конкурент:

– Это еще что за хрен с горы?

– Хрен с горы - это ты, - обернувшись к нему, презрительно процедила Соня Циппельбаум.
– А это мой старый друг Стасик Северин.

Альфа-самец заявил было, что так не договаривались, он заплатил за ночь. И даже попробовал поиграть мускулами. Я с тоской подумал, что опять придется драться. А мне меньше всего нужен был сейчас скандал посреди ночи. Но на мою сторону неожиданно встал пудель Хуссейн, угрожающе зарычав из-за хозяйкиной спины на татуированного куполами клиента. После чего Цыпка легко справилась с ситуацией сама. Просто сказала:

– Пошел вон! В следующий раз отпущу тебе бесплатно.

И грозный альфа-, собственно теперь уже бета-здоровяк, быстренько оделся и уступил поле боя.

– Заходи, - сказала Цыпка.
– По делу или так?..

«Или так» в два часа ночи ее совершенно не смущало.

– Хочешь сигарету, кофе или выпить?
– не дав мне ответить, спросила она, сама уже устремляясь на кухню.

Я прошел за ней, ощущая во всем ее облике домашнюю теплоту, которой давно не встречал у людей, занятых куда более почтенными ремеслами.

– Так он же вроде наш?
– поинтересовался я, усаживаясь за стол.

– Я больше

не сплю с иностранцами, - пояснила Цыпка, засыпая молотый кофе в турку.
– Поддерживаю отечественного производителя. К тому же у них там сплошные революции. Приезжают, гады, злые и прижимистые.

Я рассказал ей все. Ну, или почти все. А в конце объяснил, чего хочу от нее.

– Как два пальца об асфальт!
– откликнулась Цыпка.
– Я сама туда собиралась - у меня сигареты кончились. Этот боров все равно не пошел бы.

Она скрылась в спальне и быстро вернулась уже в джинсах и облегающей майке, под которой отчетливо прорисовывались два больших, как наперстки, соска.

– Давай, чего там у тебя.

Я бестрепетно отдал ей оба диска, объяснив, что нужно с ними сделать. Цыпка, порывшись в комоде, даже нашла для них небольшие пакеты.

Ее не было довольно долго, и я уже стал думать о самом худшем. Но тут она вернулась, нагруженная сумками, доложила, что «все хоккей», и стала выкладывать на кухонный стол французские сыры, фуа гра и прочие деликатесы. В отдельном пакете была бутылка «Хеннесси» ХО.

Я не успел и глазом моргнуть, как на столе появились коньячные стаканы.

– Ну, - торжественно произнесла Сонька, - за твой успех!

Часа в четыре, посмотрев на пустую бутылку, а потом на часы, она сказала:

– Иди прими душ и ложись. У тебя завтра трудный день.

Я не стал спорить. Кровать в комнате была только одна, и я пристроился с краю. Через пару минут и Цыпка вышла из ванной совершенно голая, с длинными распущенными до самых бедер волосами, похожая на кающуюся Марию-Магдалину с картины Леонардо. Она нырнула под одеяло рядом со мной. Но я, кожей ощущая всю глупость и непристойность своего поведения, сказал:

– Сонька, прошу тебя, не надо.

– Почему?
– исренне удивилась она.

– Любовь у меня.

– Эка невидаль - любовь!
– засмеялась Цыпка. — Любовь - такое дело, поболеет и умрет.

Я промолчал, просто потому, что не знал, что сказать.

А Мария-Магдалина склонилась надо мной, обрушив на меня тугую волну своих тяжелых, как все грехи мира, волос, и целомудренно поцеловала в нос. После чего повернулась ко мне спиной, строго сказав:

– Но помни, за тобой должок. Я ведь, как все девчонки у нас, влюблена была в тебя в седьмом классе.

– Цыпка - ты святая, - засыпая, пробормотал я заплетающимся языком.

35

Глаза я открыл в девять. Сонька еще спала. Я тихонько вышел на кухню, сварил себе кофе и съел бутерброд. Начинался действительно трудный день.

В десять мне на мобильный позвонил Понос.

– Ну?
– произнес он вместо приветствия.

– Баранки гну, - проявив верх остроумия, ответил я.
– Сколько времени тебе нужно, чтобы доехать до «Азбуки вкуса» на Ленинградском проспекте? Вместе с Прокопчиком.