Все лестницы ведут вниз
Шрифт:
Дарья Николаевна стояла около дивана, застыв в ожидании, с пеленой слез на глазах и ладонью на правой щеке. Ане стало ее жалко. Возможно, если не Лисенко, она подошла бы сейчас к маме и впервые за два года обняла, попросив прощения, потому что вид ее был до трогательного жалким. Губы Ани как дрогнув двинулись, будто произнося слово, но немое, без звука.
— Она сказала: повеситься? — повернулась Лисенко к Дарье Николаевне, но та ничего не ответила, лишь не отрываясь смотрела на дочь. — Тогда так и запишем: прослеживаются суицидальные наклонности, — и грузно поднялась с дивана, стремительно зашагав к выходу.
Она с силой отпихнула Аню в сторону дивана,
— Аккуратно, тварь! — крикнула она вслед Лисенко.
— И полы у вас грязные. Вы месяц что-ли не убирались? — обувалась инспектор в коридоре. — И холодильник пустой! Вы никудышная мать, Дарья! Совсем распустили засранку! Я видела таких. В проститутках потом ходят… Под заборами ошиваются. Ты! — указала она пальцем на Аню. — Ты у меня в приют поедешь, вот только лишу ее прав, — махнула она головой в сторону Дарьи Николаевны.
— Только еще попробуй сюда прийти, сука жирная, — бранясь крикнула Аня, когда дверь еще не успела громко хлопнуть.
— Аня, — печально, чуть ли не плача, с мольбой в голосе сказала мама.
Дочь посмотрела на маму — глаза быстро покраснели, шариками выкатились слезы, скоро побежали по щекам до подбородка. Дрожащим, хриплым голосом Аня лишь сказала:
— А что она… — Не договорила — не смогла. Убежала и упала на кровать, уткнув лицо в подушку.
3
Беспокойная ночь. Бессонная ночь с краткими провалами, с витанием сознания между гранями, словно на пересечении двух миров. Конечности ослабли — и пальцами сложно пошевелить. Хочется, наконец, провалиться — упасть душой в бездонную пропасть. Но нет — что-то держит на краю. Какая-та рука вцепилась в плечо; держит, твердо держит, но иногда — забавляясь — отпускает.
Аня вновь делает шаг. Она летит вниз. Как приятно падать. Там, на глубине — свобода; там не мучают тревоги и воспоминания. В том мире все ясно — без противоречий. Там человек один — и это хорошо. Все покрылось умиротворяющей тьмой — просвет исчез из виду. Грань размылась — граница далеко.
Словно ветром из самой глубины — против воли, как играючи, Аню поднимают вверх и она снова и опять на границе; стоит и смущенная оглядывается — ничего не видит. Делает шаг. Падает — летит. Но ветер из глубины подхватывает Аню как воздушный мячик; издевается над ней — живой, как над бесчувственной куклой. Поднимает вверх, где граница, и вновь на плечо падает твердая рука. И держит, твердо держит.
От силу Аня поспала с часа два, переворачиваясь с бока на бок, на спину, вздыхая и ругаясь. Как вспоминала вечер — сердце ее щемило и лицом она пряталась в подушку. И мама слышала, как всю ночь скрипели пружины дочкиной кровати.
На перемене Аня потащила Лену в столовую, чтобы подруга купила ей кофе. Она жутко занервничала, когда узнала, что кофе нет. Потребовала чай, «и что б заварки побольше». «Сахар! Ну что так мало сахара?» Чай взбодрил только на пол часа, а дальше хуже. Спать хотелось ужасно. Аня так и засыпала на уроках, положив голову на руки, но учителя, как церберы, строго стояли на страже ее зыбкой бодрости.
Пришла Воскресенская в кабинет Татьяны Алексеевны раньше обычного — во время урока: сонная и бледная, с уставшими глазами. Замечаний — как и ожидалось — никаких. Краснова лишь поинтересовалась самочувствием Ани, получив краткий ответ, смысл которого выражался в слове: «отвали».
Голову на подлокотник, ноги за другой, а телом немного на бок. Так и спала Аня в кабинете
— Я посмотрела про лестницу, — начала сонливая Аня на середине сеанса, больше похожего на задушевные беседы. — Оказывается, в Библии есть какая-та лестница Иакова. — Она зевнула во весь рот не прикрывая его рукой.
— Возможно, — сказала Татьяна Алексеевна. — То есть да, я слышала что-то об этом, но только и всего, — улыбнулась она, немного наклонив голову к плечу. — Расскажешь?
Сонливость не отступала. Желая стряхнуть с себя дремоту, зевая с раскрытым ртом, Аня быстро замахала головой из стороны в сторону. Опрокинулась затылком на спинку кресла и закрыла все еще тяжелые веки.
— Там все просто, — продолжила она. — Этот Иаков заснул и увидел сон, в котором лестница с земли ведет прямо на небо, а по ней туда-сюда, вверх-вниз, ходят ангелы.
О чем бы не рассказывала Аня, она всегда будет напускать на себя скучный вид, как будто проронила слова случайно или даже с неохотой. Намеренно будет ждать, пока Татьяна Алексеевна первой не выкажет интерес, задав ей вопрос. Что больше всего нравилось Красновой, так то, что у девочку пытливый ум, и если Ани нужно найти ответ, она непременно будет искать, пока не увянет ее интерес. Как-то Воскресенская в контексте поднятой темы с умным видом привела афоризм на латыни, правда, с ошибками в произношении и неправильными ударениями — ей очень хотелось заучить выражение. Попросив разъяснить, Аня ответила Татьяне Алексеевне переводом: «Что не излечивают лекарства, то лечит железо, что железо не излечивает, то лечит огонь. Что даже огонь не лечит, то следует признать неизлечимым». В контексте темы разговора эти слова звучали крайне цинично.
— Параллель? Ты сделала какой-то вывод? — спросила Татьяна Алексеевна о лестнице Иакова. — Помню, три недели назад ты рассказывала свой сон. У меня тоже есть на этот счет мнение.
— Какое мнение? — открыла глаза Аня. — О моем сне у тебя мнение? Раньше ты ничего толкового не могла сказать. На Аньке, значит, учишься?
— Комментировать сны очень сложно… если, конечно, подходить к этому чисто профессионально. Потому я не очень то желаю этим заниматься и подхожу с некоторой неохотой, но, вижу… тебя так это интересует, что я не могла не уделить этому некоторое внимание. Но все равно это остается для меня темным делом.
— Твоя профессия — темное дело, — заметила Аня. — Ну? — после нетерпеливо произнесла она.
— Позволь мне начать издалека, — отложила она планшет. — Помнишь, Аня, ты пересказывала мне свою фантазию, что ты заблудилась в каком-то многоэтажном здании, куда не проникает свет «во все времена, и так будет, пока оно стоит». Я верно сказала? По-моему дословно. Я так понимаю, пока стоит это здание? Помнишь, ты там тоже решаешься идти только вниз, ищешь какую-то лестницу и в темноте спускаешься? И во сне ты тоже вниз спускалась. Помнишь? — она взяла паузу, но Аня ничего не сказала. Воскресенская безучастно смотрела в окно, но продолжала слушать. — Между снами и фантазией существует параллель. Особенно это заметно… Аня! — повысила голос, дабы привлечь ее внимание. Эта манера смотреть в окно очень раздражала Татьяну Алексеевну, и Воскресенская это знала. — Особенно это заметно, когда мотивы совпадают. Сны — это отражение нас: нашего внутреннего мира. Как и фантазии. Там и там ты не можешь найти выход. Из здания ты же не вышла, я правильно понимаю? Аня, ну что ты там не видела? — не удержалась Татьяна Алексеевна.