Все люди смертны
Шрифт:
— Вы сами обставляли гостиную?
— Да, конечно.
— Вы выбирали эти кресла и безделушки?
— Ну да.
Он медленно повернулся.
— Каждая из этих вещей говорит о вас, — сказал он. — И вы собрали их, чтобы они рассказывали вашу историю.
— И именно я купила эти оливки и креветки, — заметила Регина с оттенком нетерпения. — Я собственноручно изготовила эти чипсы: вот, попробуйте.
— Вы, наверное, проголодались? —
— Ну да. С тех пор как я начал есть, я испытываю голод. — Он улыбнулся. — Я голоден в определенные часы, трижды в день.
Он сел и взял оливку из вазочки. Регина налила в бокал портвейна.
— Это не тот выдержанный портвейн? — заметила она.
— Нет, — ответила Анни.
Взяв бокал, Регина выплеснула его содержимое в камин, подошла к буфету и достала запыленную бутылку.
— Разве вы сумеете отличить выдержанный марочный портвейн от портвейна, купленного в бакалейной лавке? — спросила Анни.
— Не знаю, — виновато ответил Фоска.
— А, вот видите! — сказала Анни.
Регина медленно наклонила бутылку и наполнила бокал Фоски выдержанным портвейном.
— Пейте! — велела она. Бросив на Анни неприязненный взгляд, она заявила: — Ненавижу скупость!
— Что? — спросил Фоска. — Почему?
— Почему?! — воскликнула Регина, хмыкнув. — Вы скупердяй?
— Я был им.
— Я не скупердяйка, — с обидой вставила Анни, — просто я считаю, что расточительность до добра не доведет.
Фоска улыбнулся.
— Я помню, — сказал он. — Радость оттого, что каждая вещь на своем месте, каждый миг, каждое движение. Закрома наполнены мешками с зерном, и каждое зернышко, пусть самое маленькое, дорогого стоит!
Анни выслушала это с туповатым и в то же время польщенным видом. Регина, раскрасневшись от гнева, воскликнула:
— Я еще поняла бы жадность, но не скупость. Можно страстно желать что-либо, но, когда у тебя это есть, не стоит к этому привязываться.
— А вы вот привязываетесь, еще как! — заметила Анни.
— Я?.. — вскинулась Регина. — Смотри же!
Она взяла драгоценную бутылку и вылила содержимое в камин.
Анни усмехнулась:
— Ну конечно! Портвейн! А когда я разбила одну из ваших жутких масок, что вы мне устроили?!
Фоска переводил с одной на другую заинтересованный взгляд.
— Это потому, что ее разбила ты! — Голос Регины дрожал от возмущения. — Сама я все могу расколотить вдребезги.
Она схватила одну из масок, висевших на стене. Фоска встал и, подойдя к ней, мягко взял ее за запястье.
—
Регина сделала глубокий вдох и взяла себя в руки:
— Так, значит, вам все без разницы? Будь я скрягой или трусихой, я и тогда бы вам нравилась?
— Вы мне нравитесь такой, какая вы есть, — с любезной улыбкой произнес Фоска, но у Регины перехватило горло.
Может, он вовсе не ценил те достоинства, которыми она так гордилась? Она резко встала:
— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.
Фоска последовал за ней. Он молча оглядел комнату; лицо его ничего не выражало. Регина указала на стол, где лежала стопка белой бумаги.
— Вот вам место для работы, — сказала она.
— Над чем же мне работать?
— Разве мы не договорились, что вы снова начнете писать?
— А мы договорились об этом? — весело спросил он.
Он погладил красный бювар, чистые листы бумаги:
— Когда-то мне нравилось писать. Это поможет мне скоротать время в ожидании вашего возвращения.
— Писать требуется вовсе не для того, чтобы скоротать время.
— Нет?
— Вы как-то спрашивали, что вы могли бы сделать для меня. — Она бросила на него пылкий взгляд. — Попробуйте написать прекрасную пьесу, где я смогу сыграть.
Он озадаченно прикоснулся к стопке бумаги:
— Пьесу, где вы могли бы сыграть?..
— Кто знает? Может, вам удастся сотворить шедевр. И тогда мы оба прославимся.
— Неужто слава так важна для вас?
— Все прочее вообще не в счет, — ответила она.
Фоска взглянул на нее и внезапно обнял.
— Почему бы мне не сделать то, что под силу обычному смертному?! — с жаром воскликнул он. — Я помогу вам. Я хочу этого.
Он яростно сжал ее в объятиях. В его взгляде сквозили любовь и нечто вроде сострадания.
Регина пробиралась сквозь толпу, заполнившую фойе театра.
— Флоранс приглашала выпить шампанского, но ведь вы предпочли бы отказаться, не так ли?
— Мне что-то не хочется.
— Мне тоже.
На Регине был новый костюм, и она ощущала себя во всеоружии красоты, но вовсе не стремилась демонстрировать себя людям-однодневкам.
— А что вы думаете об игре Флоранс? — обеспокоенно спросила она.
— Я ничего не почувствовал, — сказал Фоска.
Она улыбнулась:
— Правда же, она не трогает за живое?