Все люди - враги
Шрифт:
– Право, не стоит посылать телеграммы из-за моих вещей, - сказала Кэти.
– Если мы отправим сегодня письмо по почте,, они получат его в понедельник утром.
– А тебе твой сундук нужен здесь?
– спросил Тони.
– Не очень.
– Тогда напиши своей квартирной хозяйке, чтобы она уложила вещи, и сообщи агентству Кука в Вене, чтобы они забрали твой сундук, послали Куку в Неаполь. Мы уплатим при получении. Пошли хозяйке эти пятьдесят лир на расходы.
– Нет. У меня отложена квартирная плата за неделю и десять австрийских шиллингов. Я пошлю их.
–
Как сделать, чтобы она взяла их у него? Он пошел к себе в комнату, вымыл руки, оделся, достал чистое полотенце и закрыл им от мух подносы с завтраком.
– Какую же телеграмму ты сочинила своему гнусному хозяину?
– спросил ом.
– Ах, это ужасно трудно, и получилось как-то глупо. Я так написала: "Глубоко сожалею вернуться не могу поступила другую службу". Хорошо?
– Пф... Ты уж слишком вежлива. Это ведь деловой народ, у них нет никаких чувств. Телеграфируй так: "Предупреждаю немедленном уходе со службы не вернусь". Нечего церемониться с этими свиньями.
– Я не буду посылать телеграммы, - заявила Кэти, разрывая листок бумаги.
– Зачем нам зря тратить деньги? Я просто напишу сейчас на листочке то, что ты сказал, и подпишу. Сойдет?
– Великолепно. Нечего церемониться. Какой мерой вы мерите, такой и вам отмерится. Когда ты подпишешь, мы пойдем.
Уйти оказалось, однако, не так-то просто. Во дворе Мамма и Баббо пожелали насладиться своей долей участия в этом маленьком спектакле, они встретили их с улыбками, изъявляли радость, что синьорина осталась, спрашивали, не могут ли они сделать что-нибудь, чтобы ей было удобнее. Тони видел, что они сгорают от желания узнать, что произошло, но но осмеливаются спросить.
– Послушай, Кэти, - сказал он по-английски, - ты не возражаешь, если я скажу им, что мы собираемся пожениться?
– Нет, - ответила она, покраснев.
– Они будут так рады, они уж, наверно, ждут не дождутся чего-то такого. И в конце концов они же должны знать, что мы с тобой нежные возлюбленные, или, во всяком случае, они скоро это узнают, и потом просто справедливость требует, чтобы мы им открылись.
– Теперь так ненавижу, У меня такое чувство, точно ты выкупил меня из рабства. Может быть, другие женщины любят трудиться, но я ненавидела эту работу.
– Удивительно, как это ты не вышла замуж - такая молодая и красивая.
– Теперь у нас, в Австрии, мужчины не могут позволить себе жениться на таких девушках, кал я, если у них нет денег. У меня могло быть сколько угодно романов, стоило мне захотеть, но я не хотела.
Или я могла бы выйти замуж за какого-нибудь конторщика или мелкого чиновника. Каких богов я должна благодарить за то, что этого не случилось!
– Вот был бы ужас, если бы я встретил тебя здесь во время твоего медового месяца с каким-нибудь конторщиком.
– Кошмар! Какие отвратительные мысли приходят тебе в голову, Тони!
– - Это чтобы показать, насколько все могло быть хуже. Что бы ты сделала?
– Убежала бы с тобой, если бы ты захотел, а если б не захотел,
– Кстати, об отвратительных вещах, - сказал Тони, - я еще не рассказал тебе, как я разыскивал тебя, как сходил с ума по тебе. Ты в состоянии выдержать это сейчас? Или лучше отложить до другого раза? Ведь тебе пришлось много тяжелее, чем мне.
– Лучше расскажи сейчас, - сказала Кэти, наклоняясь, чтобы понюхать дикий нарцисс, - а то это будет мучить тебя. И потом:
Herz, mem Herz, sei nicht beklommen,
Und ertrage dein Geschick.
Neuer Fruhling giebt zuruck,
Was der Winter dir genommen.
Und wie viel ist dir geblieben!
Und wie schon ist noch die Welt!
Und, mein Herz, was dir gefallt,
Alles, alles darfst du lieben!
[Сердце, сердце, сбрось оковы
И забудь печали гнет.
Все прекрасный май вернет,
Что прогнал декабрь суровый.
Снова будут увлеченья!
Снова будет мир хорош!
Сердце все, к чему ты льнешь,
Все люби без исключенья!
(Гейне. Пер. В. Левака)].
Итак, Тони сказал им, что он и синьорина собираются sposare [Пожениться (итал.)] (нельзя сказать по-итальянски:
вступить в законный брак), - и старики пришли в неистовое волнение от того, что у них в доме происходит такой роман. Мамма поцеловала руку Кэти, а Баббо похлопал Тони по плечу, приговаривая "браво", "браво", как будто Тони произнес спич, восхваляющий правительство, или переплыл Ла-Манш. Наконец они отпустили их, и Кэти с Тони ушли, сопровождаемые улыбками, кивками и бесчисленными arrividercis [Прощайте (итал.)], и очутились на улице.
– Нам незачем идти по дороге, - сказала Кэти,-- тут есть новая тропинка, которая идет вниз до самой пьяццы. Дорога такая пыльная, там все время машины и экипажи. А эти vetturini [Кучера (итал.)] - сущее наказание.
– Мне вчера вечером не особенно понравились эти цветы, - сказал Тони, когда они дошли до ромашек и лупинусов, - но сейчас я отношусь к ним весьма благосклонно. Знаешь, Кэти, я чувствовал что-то неладное, когда мы пришли сюда вечером, но не мог понять, в чем дело. Почему ты мне тогда же не сказала?
– Я не могла. Я так боялась, что ты меня больше не захочешь и вежливо дашь мне это понять. Для меня это было бы гибелью. Поэтому я подумала, что пусть лучше у меня будет хоть один день полного счастья, а потом я уйду навсегда.
– А теперь ты рада, что осталась?
– Ах, так рада, так счастлива. Сегодня утром я встала, точно на собственные похороны, и так испугалась, когда ты вошел. Я знала, что ты заставишь меня рассказать все, а мне так не хотелось испортить твое воспоминание обо мне. А теперь... я даже не знаю, была ли я когда-нибудь так счастлива, как сейчас, кроме наших давнишних счастливых дней здесь же, но теперь это гораздо глубже и прекраснее. Может быть, потому, что так много пришлось выстрадать. И потом, какое счастье, избавиться от этого магазина и от Вены, которую я когда-то так любила, а Они подошли к пьяцце, когда Тони, вспоминая прошлое, рассказывал о своем приезде в Вену.