Все люди - враги

Олдингтон Ричард

"Ты же, хранимый богами, да скоро увидишь супругу, в дом возвратяся по долгопечальной разлуке с семьею" [Гомер. "Одиссея". (Пер. В. А. Жуковского.)].

Странная дрожь пронизала его, когда он медленно прочитал два стройных гекзаметра и уловил их значение. В первый раз за все эти годы в нем шевельнулось сомнение и вместе с ним какое-то смутное мучительно бередящее предчувствие чего-то, что могло быть новой жизнью. Он снова перечел эти строки. Но ведь он же у себя дома, и до него доносятся голоса друзей и смех Маргарит, с которой они вот уже почти шесть лет женаты. Но сомнение не унималось: "А если

это не настоящий твой дом, и она тебе не настоящая жена, и все это не настоящие друзья?"

Минуты две он стоял, вглядываясь в замысловатые буквы, которые словно разматывали перед ним спутанный клубок давних воспоминаний, прежних желаний и надежд, растоптанных, угасших и умышленно преданных забвению.

– Какая чепуха!
– сказал он вслух, захлопнул книгу и сунул ее обратно на полку.

Вернувшись в гостиную, Энтони поцеловал жену и пожелал ей счастья в новом, 1926 году.

– О, мы уже давно покончили с этим, - равнодушно ответила она.

Он отошел, уязвленный, недоумевая, означало ли ее двусмысленное замечание, что она давно в нем разочаровалась, или она хотела сказать, что они обменялись новогодними поздравлениями, пока его не было.

– А ты слышал колокола?
– добавила она, повидимому, только для того, чтобы что-то сказать.

– Да, Стэплтон, Кроухерст и соборные. Довольно трогательно это призрачное возвещение мира и в человецех благоволение. Все-таки в этих старых обычаях что-то такое есть.

– Верните старый, новый звон [Перифраз строфы из стихотворения английского поэта Теннисона], - сказал Уолтер, хихикая.

"А он все больше становится похож на сову, - подумал Тони, - и выпаливает эти свои сомнительные остроты, точно горох из игрушечного ружья. Подвыпил еще к тому же, наверно, я приготовил слишком крепкий пунш".

– Мир и благоволение?
– спросил Гарольд с усмешкой, которая часто слышалась в его голосе, когда он говорил с Энтони или о нем.
– Это звучит как акционерная компания с ограниченной ответственностью.

Во сколько вы цените ее актив, Тони?

Он отхлебнул влажными, пухлыми губами небольшой глоток пунша. "А ты с каждым днем становишься все более похожим на рыбу, - подумал Тони.
– Эта прилизанная голова и рот, как у карпа. Длинная, стройная Элен в ярком платье, вон там на кушетке - пестрая змея. А Маргарит? Что-то в ней есть кошачье и вместе с тем птичье, птица-кошка, гибкая, хищная и безмозглая".

Ничего не ответив Гарольду, Тони пересел от камина на вертящийся стул у рояля. В комнате казалось тесно, жарко, душно от табачного дыма, паров пунша и запаха духов. Все чувствуют по-разному, плоскости восприятий сталкиваются - общение невозможно.

Один шаг из уютной комнаты - и ты лицом к лицу с вечными страшными истинами; только приспособишься к их враждебности - возвращаешься назад, и уже сама комната кажется враждебной. Мы все еще живем в искусственных пещерах, сидим на корточках вокруг огня, открытого каким-нибудь волосатым Прометеем. Он услышал слова Маргарит.

– По-моему, ужасно, что вы, мужчины, - безграничное и бессознательное презрение женщины прозвучало в этих словах "вы, мужчины", - спокойно принимаете войну и драку и смеетесь над миром и благоволением. Мир был бы совсем другим, если бы им правили

женщины.

– Это закон джунглей, - заявил Уолтер с таким видом, будто сказал что-то очень глубокомысленное.

– Ну, если вы верите в закон джунглей, - возразила Маргарит с убежденностью, удивившей Тони, - почему же вы не отправляетесь жить в джунгли?

Фантастическое зрелище - Уолтер в джунглях, выкрикивающий по-совиному: ту-уу, ту-уу! Что с ним будет, если правительство не позаботится доставлять ему ежедневно его порцию мышей?

– От этого никуда не уйдешь, - вмешался Гарольд.
– Закон выживания наиболее приспособленных.

– Осуждающий на вечную борьбу за существование!
– пробормотал Тони.

– Да ведь наши собственные тела, - продолжал с видом победителя Гарольд, не расслышав его слов, - представляют собою постоянную арену борьбы микроорганизмов. То же самое и человеческое общество. Ведь неважно, ведется ли война открыто или тайно, сражаются ли дубинами, бомбами или банкнотами - все равно это война, все равно это закон джунглей. И правильно.

Пусть побеждают сильные.

– Но для чего же тогда существует правительство?
– воскликнула Маргарит.

– Чтобы направлять борьбу.

Тони почувствовал, что ему пора прийти на помощь своей подруге по джунглям.

– Не могу согласиться с вами, что общество состоит из малярийных преступников и пичкающих их хинойг полисменов, - сказал он.
– Совершенно очевидно, что человеческое общество именно потому и существует, что ушло от законов джунглей, - который, кстати сказать, вовсе не закон, а анархия. Мы все Великий Эксперимент. Я не знаю, для чего нужен этот эксперимент и чем он вызван. И вы не знаете! Когда я настроен пессимистически, мне кажется, что он уже провалился. Мы прижаты к стене. И нам ничего другого не остается, как продолжать держаться.

– Наш дорогой Тони даже дома произносит прочувствованные речи, насмешливо сказал Уолтер, явно начитавшийся Уистлера.
– Или вы стали добрым христианином по Диккенсу под влиянием его "Рождественских повестей".

– Нет бога, кроме аллаха, и Магомет пророк его, - сказал Тони.
– Можно сказать и так - никакой разницы нет. Все, что сформулировано, мертво. Мнемотехника для ленивцев. Задача в том, чтобы достичь полной гармонии с самим собой, с другими человеческими существами, со всеобщим уделом, с тем, что известно и что неизвестно, будь это тайна или бог.

– Довольно-таки честолюбивая программа, - сказал Гарольд.

– Почему бы вам не ограничиться разумной организацией общества, раз вы находите, что можно не считаться с элементарными фактами, чего на самом деле, конечно, делать нельзя.

– Да я вовсе не уверен, что мне именно это и нужно, - ответил Тони.

– А что же вам тогда нужно?
– воскликнул Уолтер, задетый этим оскорблением департамента проторенных дорог.
– Вы не признаете laissez-faire [Попустительства (фр.)], то есть закона джунглей. Единственная альтернатива - это какая-нибудь форма социализации, что по самой своей сути всецело вопрос экономики. А это в свою очередь сводится к собиранию точных статистических данных и правильному их использованию. Для этого нужен большой, хорошо подготовленный и толковый штат.