Все люди - враги
Шрифт:
Часов в двенадцать он встал, тщательно побрился и оделся, заказал хороший завтрак, но через силу поел и отправился в главное полицейское управление. Ему стоило некоторого труда проникнуть туда и еще большего добиться свидания с кем-нибудь из начальствующих лиц, но настойчивость, терпение и банкноты преодолели и это препятствие. Следуя за полицейским по коридору в какую-то канцелярию, Тони чувствовал, что нервы его взвинчены до крайности. Это объяснялось отчасти той непреодолимой нервозностью, которая охватывает всякого ни в чем не повинного человека при личном соприкосновении с полицией,
С чувством облегчения он убедился, что полицейский чиновник - военный. Тони всегда чувствовал Себя увереннее с военными, полагаясь на их прямодушие, пусть даже и при более грубом обращении.
Он щелкнул по-военному каблуками, поклонился, ему коротко, по-военному, ответили, и он еще раз повторил свою историю.
– И вот, так как все другие способы ни к чему йе привели, - заключил он, - я обращаюсь к вам по совету поверенного в делах барона фон Эренфельза.
– Вы дружны с бароном фон Эренфельзом?
– Этого я не могу сказать. Просто знаком. Но он был так добр, что постарался помочь мне.
Офицер посмотрел на Тони сверлящим взглядом, столь хорошо знакомым ему по полковым канцеляриям, и спросил:
– Что же вам от меня угодно?
– У вас, разумеется, есть архивы, именные списки. Не можете ли вы распорядиться навести по ним справку и сообщить мне, где проживает в данное время интересующая меня семья.
– Довольно странно, что вам неизвестен адрес лиц, которых вы называете своими друзьями.
"Боже мой, - подумал Тони, - он принимает меня за мошеннику, который придумал какой-то новый трюк для выманивания денег".
– В этом нет ничего странного, - запротестовал он.
– Как вам известно, в течение нескольких лет всякие сношения с Англией были прерваны. Я приезжаю сюда-и узнаю, что мои друзья продали свой дом. Дом столько раз переходил из рук в руки, что не представляется возможным найти их по этиет следам.
Военный несколько мгновений раздумывал, попрежнему не сводя с Тони глаз, и хотя Тони не чувствовал за собой никакой вины, все же по спине у него поползли мурашки и предательская краска залила ему лицо.
– У вас есть какие-нибудь документы?
– тон был довольно резкий.
Тони предъявил паспорт, который тщательно осмотрели и вернули ему.
– А еще? Какие-нибудь деловые бумаги или письма к высокопоставленным лицам?
– Нет. У меня есть только аккредитив, выданный одним из английских банков.
Аккредитив тоже осмотрели и вернули.
– Я не склонен давать просимые вами сведения, пока вы не представите нам более основательных документов. Во всяком случае, я полагаю, что вам придется получить разрешение министра внутренних дел.
– Но как же я могу его достать?
– неосторожно воскликнул Тони.
– Это ваше дело. Вы можете обратиться в министерство через вашего посла.
– Значит, вы ничего не можете сделать?
– Ничего.
Это сопровождалось довольно суровым взглядом, который, казалось, говорил: "Считайте, что вы еще счастливо отделались, если
Разговор, по-видимому, был исчерпан.
– В таком случае, простите, - сказал Тони и повернулся, чтобы уйти.
– Одну минуту, - окликнул его чиновник.
– Где вы остановились?
Тони назвал отель и адрес.
– Вы зарегистрировались в полиции?
– Да.
– Покажите удостоверение.
Удостоверение подверглось такому же тщательному осмотру, как и прочие документы.
– Хорошо, можете идти.
И Тони вышел, держась очень прямо, не поклонившись и не отдав чести. Это было неосторожно с его стороны, но не мог же он допустить, чтобы этот тупой солдафон вообразил, будто он запугал его.
Тони возвращался в отель пешком, дрожа от бешенства и негодования. Что за тупица, что за грубая скотина! Но ведь и везде то же самое. И вдруг все его раздражение пропало, и он весь поледенел, представив себе с убийственной ясностью, что последняя его карта бита, окончательно и бесповоротно. Хорошо бодриться и говорить себе: "Faites dormer la Garde" [Пустим в ход гвардию (фр.)].
Но теперь уж больше нечего пускать в ход. Ему вспомнилось, как в конце войны английские солдаты кричали пленным немцам: "Kaputt, Fritz!" [Капут, Фриц (нем.)] - и вот теперь он сам почувствовал всю горечь этого kaputt, Больше уже нечего делать - просто и ясно. Его снова охватило чувство яростной злобы против тупого полицейского, он решил уложить свои вещи и немедленно покинуть Вену. Да, убраться отсюда. Признать себя побежденным и уехать.
Однако еще задолго до того, как он добрался до отеля, Тони поймал себя на том, что тревожно вглядывается в лица проходящих женщин, жадно продолжая свои мучительные безнадежные поиски. Он решил еще раз пройтись по Пратеру. Правда, шел дождь, но все-таки она могла быть там. И когда он уже в который раз прошелся напрасно и уже стало смеркаться, бросился в другой квартал и принялся беспокойно рыскать там. Он два раза купил ненужные ему сигареты, чтобы иметь. достаточно мелочи Для нищих.
Он провел в Вене еще два дня в безнадежном, неистовом отчаянии, все еще ие в силах отказаться от этих явно нелепых поисков, не в силах уехать, пока еще оставалась хоть малейшая искорка надежды.
Бледный, измученный, чуть не падая от усталости, он обходил улицу за улицей, его толкали, смотрели на него с изумлением, а он без конца шептал про себя:
"Кэти, Кэти, где ты, моя Кэти? Почему я не могу найти те(?я? Потеряна, потеряна навсегда!"
На второй день после свидания с начальником полицейского управления поздно вечером его вдруг осенила новая мысль. Да, поиски безнадежны, да, он должен примириться с тем, что уедет из Вены без Кэти, без всякой надежды когда-либо снова увидеть ее, но хоть по крайней мере он может сказать последнее прости воспоминаниям об их любви, взглянуть в последний, самый последний раз в небо, на море и скалы, где они так страстно любили друг друга и строили планы такого прочного счастья. Да, сказать последнее прости, посетить приют влюбленных и со смертельной болью в душе от всего сердца проститься навсегда со своей любовью и юностью.