Всё нормально
Шрифт:
Как и во всех советских семьях, у нас дома готовили в промышленных масштабах. По воскресеньям мама с бабушкой варили гречу [7] , суп и второе для всей семьи на неделю. Затем каждый день они выдавали нам наши порции, строго следя за их размерами. Никогда на середину стола не выставлялось блюдо с курицей или котлетами, чтобы каждый мог взять себе столько, сколько ему захочется. Такая щедрая сервировка допускалась только на Новый год, дни рождения или в случае праздничного приёма гостей. В обычные дни осуществлялся жёсткий порционный контроль.
7
По-московски –
Мама с бабушкой часто углублялись в дискурс, равноценный ли рацион получаем мы с Алёшей. При этом бабушка всегда представляла исключительно мои интересы, а мама всегда выступала на стороне брата. Во время этих споров Толя дипломатично молчал, прячась за завесой табачного дыма и разворотом газеты.
Типичный диалог на кухне выглядел так:
– Вера, – говорила бабушка, – что это такое? Серёжа любит грудку. Почему ты опять дала ему ножку?
– Мама, я им даю по очереди. Сегодня Серёжина очередь есть ножку!
– Ему этой ножки мало! У него переходный возраст, растущий организм!
– Мама, я делаю так, чтобы было поровну! Я ни слова не сказала тебе вчера, когда ты дала Алёше битое яблоко. Так что не начинай!
– Скажите, пожалуйста! Яблоки все одинаковые! И, кстати, о фруктах: передай Елене Александровне [8] , что в этом доме два ребёнка. И если она хочет сюда приходить, придётся это учитывать. В прошлый раз она принесла один банан для Алёши! Это никуда не годится!
8
Мать Толи.
– Сама и скажи! А заодно объясни ей, почему ты была против второго ребёнка!
И так могло продолжаться часами.
Оставлять что-либо на тарелке было не принято и не очень разумно: недоеденное просто убиралось в холодильник и на следующий день снова подавалось на стол, но уже в менее аппетитном виде. О том, чтобы выбросить еду в помойку, разумеется, вообще не могло быть речи.
Когда наступали холода, кастрюлю с супом держали не в холодильнике, а на окне между рамами. Зима в Ленинграде – дело серьёзное, и суп, естественно, замерзал. Каждый день мама с бабушкой растапливали его, выдавали всем по тарелке на обед, а оставшуюся часть выставляли обратно на холод до завтра. Иногда в середине недели бабушка «улучшала» наполовину съеденный суп, добавляя в него что-нибудь новенькое, например мясную кость или немного капусты или картошки. Она доливала воды и варила всё по-новому, отчего первоначальные компоненты супа превращались в трудноидентифицируемую [9] неаппетитную массу.
9
22 буквы. Это, похоже, самое длинное слово в книге.
Мама хорошо готовила, но делала это только по особым случаям. В будни же её подход к еде был утилитарным. Например, Толя очень любил пельмени, которые иногда продавались замороженными в тонких картонных коробочках. В летние месяцы они мгновенно размораживались по дороге из магазина домой, а потом смерзались обратно в морозильнике в один обледенелый ком. В таких случаях мама, подобно Александру Македонскому, рубила этот ком, как гордиев узел, и варила получившиеся куски, как обычные пельмени. В результате получалось внешне довольно странное блюдо, которое подозрительно навевало мысли о том, что его уже один раз жевали. Нам с Алёшей этого месива не давали, но я не припомню случая, чтобы Толя хотя бы раз возмутился по поводу малоэстетичного вида своего ужина.
Подростковый бунт в СССР нередко начинался именно с еды. Если тебя всю жизнь заставляли доедать всё до конца, однажды неминуемо наступал предел. Как-то раз я зашёл за Сашей Лесманом в их гигантскую коммуналку на Воинова. Его глуховатая бабушка сказала, что он не пойдёт гулять до тех пор, пока всё не доест. Она уселась на диване напротив обеденного стола и внимательно наблюдала за тем, как из Сашиной тарелки ложка за ложкой исчезает куриный суп-лапша.
– Кушай, кушай, – повторяла Сашина бабушка-одесситка с характерной интонацией, – а то на тебе одна кожа да кости!
Саша кивал, почти по Станиславскому, изображая, что ест с большим энтузиазмом. Только бабушка не подозревала, что на самом деле суп из Сашиной тарелки исчезал в полиэтиленовом пакете, лежащем у него на коленях.
Минуты две, еле сдерживая смех, я наблюдал за тем, как этот одарённый актёр посылает бабушке взгляды, полные страдания, а сам, раз за разом, выплёвывает суп в пакет. Но потом мне всё-таки пришлось выбежать из комнаты, чтобы спокойно поржать в коридоре. Поэтому я пропустил финал сцены, когда Саша с гордостью вручил пустую тарелку довольной бабушке, а пакет с супом незаметно метнул из окна во двор, где тот приземлился с громким шлепком и распугал окрестных бродячих котов, голубей и старушек.
Глава 6
Охота и собирательство
В магазине:
– Простите, пожалуйста, у вас нет мяса?
– Вы ошиблись: у нас нет рыбы, а мяса нет в магазине напротив.
СКУДНОСТЬ СОВЕТСКОЙ КУХНИ можно отчасти объяснить сезонностью большей части продуктов. За исключением доступных круглый год картошки, морковки, лука и свёклы, овощи появлялись в магазинах в основном только в период своего созревания и надолго не задерживались. Так же обстояло дело и с фруктами: по большей части их можно было купить только в пору урожая, поздним летом и осенью. Заграничные же фрукты были большой редкостью и появлялись на полках только в больших столичных городах.
Как-то мы с бабушкой ездили на каникулы в деревню под Ленинградом. Старушка, у которой мы снимали комнату, поделилась с нами радостью:
– Представляете, на днях в наше сельпо завезли апельсины! Я купила пару штук. Откусываешь – и такая горечь! Хотя чем дальше кусаешь, тем вроде бы вкусней…
С бананами происходила похожая история. Они были огромной редкостью. Их всегда продавали зелёными, как огурцы, и твёрдыми, как подошва. Когда бабушке удавалось достать эти диковинные плоды, она заворачивала их по одному в газету и припрятывала в выдвижной ящик своей кровати, словно фамильные драгоценности. В последующие недели она регулярно выдвигала ящик и проводила тщательную ревизию: какие из бананов уже дозрели, а какие должны ещё полежать. И только тогда спелые фрукты с социалистической справедливостью делились между Алёшей и мной поровну – по одному в день. Речи о том, чтобы кто-нибудь из взрослых мог взять себе банан, разумеется, не шло.
Однажды, когда мне было лет восемь, я возвращался из школы и проходил мимо магазина на Чернышевского. Вывеска над входом гласила: «ОВОЩИ – ФРУКТЫ», но, поскольку фруктов в нём почти никогда не было, все его называли просто «овощной». Огромная очередь тянулась от дверей магазина вдоль всего дома и даже заворачивала за угол. Я спросил, за чем стоят, и – о чудо! – оказалось, что это бананы. Рубль десять за килограмм, не больше двух кило в одни руки.
Над толпой стоял гул радостного возбуждения. Я встал в очередь, открыл «Робинзона Крузо», которого таскал в портфеле на случай скучных уроков или пионерского собрания, и настроился на долгое ожидание. Граждане СССР с ранних лет учились радоваться отложенному вознаграждению.