Все ради любви
Шрифт:
— Смотрите, это наше путешествие в заповедник Йеллоустон, а это мы празднуем нашу серебряную свадьбу. Где ты это нашла?
— Они лежали в коробке под моей кроватью. В домике. Простите. Зря я…
Мария крепко обняла Лорен:
— Спасибо тебе, девочка! — Когда Мария отстранилась, она улыбалась, хотя по ее щекам текли слезы. — Эти снимки вернули нам на Рождество моего Тони. Это лучший подарок. Ты завтра принесешь мне фотографии?
— Конечно. — Лорен вся буквально лучилась от счастья. Она с трудом сдерживала бурлившее в ней ликование.
Энджи сжала ее руку и тихо произнесла:
— Получилось
Праздничный обед в доме Десариа проходил шумно. Было накрыто три стола: два в гостиной на четверых каждый, предназначавшиеся для младших и старших детей, и один в столовой на шестнадцать человек. Предполагалось, что старшие дети будут присматривать за младшими, но у них это получалось плохо. И старшие, и младшие то и дело бегали к взрослым жаловаться друг на друга, но никто, естественно, не обращал на это внимания, и к тому моменту, когда была распита третья бутылка вина, дети всех возрастов поняли, что ходить в столовую жаловаться бессмысленно. Родителям, поглощенным общением, было не до них.
Энджи не ожидала, что первое Рождество без папы будет таким. Да и остальные члены семьи думали, что праздничное застолье пройдет в строгой тишине, что все будут сдержанны и печальны. Но подарок Лорен все изменил. Старые снимки, пролежавшие в коробке несколько десятилетий и столь неожиданно извлеченные на свет, вернули всем главу семьи Десариа. И все, вместо того чтобы с тоской вспоминать о былом, с удовольствием стали вспоминать забавные истории из прошлого. Мария рассказала, как во время той поездки в Йеллоустон они забыли Ливви в кафе.
— Трудно было уследить за тремя маленькими девчонками и собакой, — со смехом добавила она.
Мысленно отметив, что нужно после обеда поговорить с Ливви, Энджи посмотрела на Лорен. Та что-то обсуждала с Мирой. Энджи перевела взгляд на Конлана и увидела, что он тоже наблюдает за девочкой.
— Она — нечто, — сказал он.
— Она тебе понравилась, да?
— Это опасно, Энджи. Когда она уедет…
— Знаю. — Она наклонилась к нему. — Вот что я тебе скажу, Кон: у меня достаточно большое сердце, поэтому мне нестрашно время от времени терять по маленькому кусочку.
Он улыбнулся:
— Рад это слышать. — Он хотел сказать еще что-то, но его остановил звонкий стук вилки по бокалу.
Энджи повернула голову.
Ливви и Сал встали со своих мест, и Сап стучал по своему бокалу с вином. Когда воцарилась тишина, он обнял Ливви.
— Мы хотим сообщить вам, что к следующему Рождеству в семье уже будет новый малыш.
Никто не произнес ни слова.
Глаза Ливви стали медленно наполняться слезами. Она с мольбой посмотрела на Энджи. А та, окаменев, ждала, когда на нее обрушится боль. Конлан сжал ее колено, как бы говоря: «Держись». Однако ничего не произошло. Ей не надо было «держаться», потому что она вполне владела собой. На этот раз новость не опрокинула ее, не сбила с ног. Она встала, улыбаясь, обошла стол и крепко обняла сестру:
— Я рада за вас.
— Правда? — с недоверием спросила Ливви. — Я так боялась сказать тебе.
Конечно, боль никуда не делась, она осталась в сердце, как осколок стекла. И конечно, Энджи охватила зависть. Но сейчас все
— Правда, — успокоила она сестру.
И все будто ожили, оттаяли, заговорили практически одновременно.
Энджи вернулась на свое место, и Мария начала читать молитву. Когда она в конце перечисляла тех, кого они любили и потеряли, в том числе папу и малышку Софи, все хором вторили ей.
— Ты действительно в порядке? — спросил Конлан, когда молитва закончилась.
— Это для тебя шок, да?
Он молча смотрел на нее, а потом его взгляд смягчился, и он сказал:
— Я люблю тебя, Энджела Малоун.
— Который час? — спросила Лорен, поднимая голову от журнала.
— На десять минут больше, чем было тогда, когда ты спрашивала в последний раз, — ответила Энджи. — Он приедет. Не дергайся.
Лорен отшвырнула журнал, устав делать вид, будто читает его, встала и подошла к окну. От океана медленно надвигалась ночь. Линия прибоя уже почти растворилась во мраке, видна была только узкая серебристая полоска на фоне угольной черноты. Январь принес в Вест-Энд восточные ветры, холодные и яростные.
— Спасибо, — поблагодарила Лорен.
Иногда она страшно сожалела, что ее мать — не Энджи, причем это чувство было настолько сильным, что у нее перехватывало дух. А потом ее мучили угрызения совести. Однако себе она честно признавалась, что больше всего на свете хотела бы видеть своей матерью Энджи. По ночам, думая о своей матери (обычно это происходило в темноте, когда мерный плеск волн погружал ее в мирный и спокойный сон, неведомый ей прежде), она испытывала горькое разочарование, к которому примешивалась острая обида за предательство. А еще жалость к матери, ну и к самой себе тоже. Она пыталась представить, какой могла бы стать ее жизнь. Если бы ее растила Энджи, она с первых дней знала бы, что такое любовь. И ей не пришлось бы искать ее.
По дому разнеслась трель звонка.
— Это он! — Лорен бросилась к двери и открыла ее.
На пороге стоял Дэвид в красной с белым спортивной куртке и джинсах. В руке он держал букет красных роз.
Лорен обняла его за шею. Выпуская его из своих объятий, она смеялась над собственными страхами и опасениями, но ее руки все равно дрожали, а по щекам текли слезы.
— Я скучала по тебе.
— Я тоже скучал.
Она взяла его за руку и втащила в дом.
— Эй, Энджи, помнишь Дэвида?
Энджи вышла в холл, и сердце Лорен наполнилось гордостью за нее. С высоко подобранными волосами, с голливудской улыбкой на губах, она выглядела самой настоящей красавицей.
— Рада снова видеть тебя, Дэвид. Как встретил Рождество?
Дэвид обнял Лорен за плечи.
— Отлично. Аспен — классный город, если ты одет в меха и пьешь мартини большими порциями. Я соскучился по Лорен.
Энджи улыбнулась:
— Видимо, поэтому ты так часто звонил.
— Часто? Разве я…
— Я шучу, — успокоила его Энджи. — Тебе известно, что Лорен должна быть дома к двенадцати, а?