Все ради любви
Шрифт:
— Будет больно.
— Да.
Взгляд Энджи был тверд, а вот голос звучал неуверенно.
— Но еще больнее будет, если ей не помочь.
— Мы уже проходили через это.
От внимания Энджи не укрылось это «мы». С Сарой Деккер они тоже играли в карты и смотрели телевизор, покупали ей одежду. Но тогда их связывал нерожденный ребенок.
— Нет, — возразила она, — не через это.
— Энджи, ты слишком легко поддаешься надежде. Именно это и погубило нас. Ты не умеешь расставаться с мечтами.
— У меня только и было, что надежда.
— Нет. У тебя был я.
Энджи не могла
— Давай сегодня не будем смотреть в зеркало заднего вида. Я люблю тебя. Разве сейчас тебе этого не достаточно?
— То есть сегодня?
Она кивнула.
— Алкоголики живут одним днем. Может, и нам, давним любовникам, стоит это попробовать.
Конлан наклонился к ней, рукой обнял ее за шею и притянул к себе. Их взгляды встретились, ее — сияющий, его — тревожный от беспокойства. Он поцеловал Энджи, и для нее этот поцелуй стал всем, в чем она нуждалась. Ведь она даже не рассчитывала на такое счастье. В следующее мгновение он подхватил ее на руки и понес наверх, направляясь в ее прежнюю спальню.
Она засмеялась:
— Нет-нет, в главную. Мы же уже взрослые.
Он спиной толкнул дверь, прошел в комнату и ногой захлопнул створку.
На следующее утро, проснувшись, Энджи почувствовала, что у нее болят все мышцы. Она перекатилась на бок, прижалась к Конлану и поцеловала его в волевой подбородок.
— С Рождеством! — прошептала она, гладя его по обнаженной груди.
Он тут же проснулся и сонно заморгал.
— С Рождеством!
Энджи долго-долго смотрела на него, и в ней разрасталось желание, настолько сильное, что причиняло сладкую боль. Она ощущала, что их сердца снова бьются в унисон. Она все помнила: и хорошие времена, и плохие, и период безвременья, разделивший их, но своим поцелуем она снимала с их отношений весь этот слой, нанесенный годами, и сейчас чувствовала себя молодой, беззаботной и полной надежд.
Энджи с благоговением погладила его по щеке. Наверное, то же самое испытывали женщины, когда их мужья возвращались с войны: любовь, обновленную, мощную, которой они уже и не ожидали от себя, и грусть.
— Люби меня, — прошептала она.
— Я пытался тебя не любить. Ничего не получилось, — сказал Конлан, стискивая ее в объятиях.
Много позже, когда у Энджи выровнялось дыхание, а по телу перестали прокатываться волны трепета, она встала с кровати и отправилась на поиски своего халата.
— Ты пойдешь со мной к маме?
Конлан хмыкнул:
— Я тем самым заново раскручу мельницу пересудов.
— Ну пожалуйста.
— А куда еще мне деваться в рождественское утро?
Энджи расхохоталась. Она чувствовала себя безумно, до невозможного счастливой.
— Одевайся. Мы уже опаздываем.
Найдя халат, она надела его и направилась к комнате Лорен. Она ожидала, что та уже проснулась, оделась и с нетерпением ждет момента, когда ей будет вручен подарок, но обнаружила, что девочка крепко спит.
— Просыпайся, милая, — позвала она, садясь на кровать и убирая волосы с лица Лорен.
Та нехотя открыла глаза.
— Доброе утро, — пробормотала она.
— Вставай, соня. Сегодня Рождество.
— А, да. —
Энджи удивила ее реакция. Что же это за ребенок, который не выпрыгивает радостно из кровати в рождественское утро? Ответ на вопрос пришел тут же: тот ребенок, который не привык праздновать Рождество. Энджи вспомнила дом с отвалившейся штукатуркой, неуютную квартиру, женщину — мать, — которая просто взяла и ушла, не сказав ни слова дочери.
Наклонившись, она поцеловала Лорен.
— Вставай, Спящая красавица. Мы должны быть у моей мамы через пятнадцать минут. В нашей семье процедура раздачи подарков начинается рано.
Лорен откинула одеяло и побежала в ванную. Обе знали, что второму из моющихся достанется только теплая вода, а бедняге третьему — лишь холодная.
Энджи вернулась в свою спальню. Конлан успел накинуть махровый халат ее отца и сейчас стоял у окна. В руке он держал коробочку, упакованную в серебряную бумагу. Раньше они всегда праздновали свое собственное Рождество, прежде чем ехать к маме, но в этом году она не ожидала, что они будут вместе.
— Ты приготовил мне подарок? А я не…
Конлан подошел к ней, протянул коробочку:
— Это так, мелочь.
Энджи сорвала обертку и открыла белую коробочку. Внутри лежала очень красивая елочная игрушка ручной работы: усыпанный сверкающими кристаллами серебристый ангел с почти ажурными крыльями.
— Я откопал его в России в прошлом месяце, когда брал интервью у одного известного человека.
Энджи с восторгом разглядывала прекрасного ангела, который умещался в нее на руке, и вспоминала другое рождественское утро много лет назад. «Я всегда думаю о тебе», — сказал ей тогда Конлан, вручая крохотную деревянную игрушку-башмачок, купленную в Голландии. С этого башмачка и началась ее коллекция. И традиция.
Энджи подняла глаза:
— Ты купил его в прошлом месяце?
— Я скучал по тебе, — тихо проговорил Конлан.
Энджи подошла к комоду, выдвинула верхний ящик и принялась рыться в своем нижнем белье. Когда она повернулась, в руке у нее была маленькая голубая бархатная коробочка.
— У меня для тебя тоже есть подарок, — сказала она, идя к Конлану.
Оба знали, что там.
Конлан открыл коробочку. Внутри было обручальное кольцо Энджи. Бриллиант ярко сверкал на фоне черного бархата. Интересно, спросила она себя, а он помнит тот день, когда они купили его? Как они, юные, почти дети, держась за руки, ходили от магазина к магазину и всей душой верили в то, что их любовь будет длиться вечно?
— Ты возвращаешь мне его? — спросил Конлан.
Она улыбнулась:
— Полагаю, ты знаешь, что с ним делать.
«Эта удивительная жизнь». «Чудо на Тридцать четвертой улице». «Рождественская история».
Лорен не раз видела эти фильмы и десятки подобных и каждый раз скептически думала: «Ага, как же, так я и поверила!» Сияющие лампочками или свечками рождественские елки идеальной формы, украшенные мишурой и переходящими из поколения в поколение, заботливо хранимыми игрушками. Зеленые венки над камином и гирлянды, обвивающие балясины. Все это далеко от реальности, говорила она себе. Это не то Рождество, которое знакомо самым обычным детям.