Всё становится на места
Шрифт:
— Так ведь они ж спали как умытые! — оправдывается старик. — Мы вот только пришли!
— Ага! — скалит зубы старуха. — Устроил тут непонятно чего, теперь люди подумают, что мы гостей встречать не умеем!
Она отлепляется от косяка и идёт навстречу нам.
— Как звать-то вас? Ой, а худые-то какие, несчастье прямо.
— Это всё потому, что мы болеем, — со вздохом признаюсь я. — Что-то заразное у нас, и мы наверняка невкусные.
— Вот беда-то какая, — говорит старуха и глядит на моего друга. — Ну а ты что скажешь?
— Я Гилберт, а вот это Сильвер, — сообщает он. — Мы прибыли в эти края, чтобы найти Теодора. С нами были также Брадан и Бартоломео, и верно ли я понимаю, что они сейчас у вас?
— А как же, у нас, — соглашается старуха. — Да у вас небось за весь день маковой ворсинки во рту не было! Вы проходите, накормим вас!
Дом внутри оказывается просторным. У стен стоят длинные лавки, на которых лежат и детские игрушки (кожаные мячики, деревянные грубые фигурки и тряпичные куколки), и наполовину сплетённый коврик из полос ткани, и что-то похожее на вязание, и размеченные куски дерева, из которых начали вырезать непонятно что. Пол у лавок покрывают циновки, сплетённые из травы. Вдоль стен тянутся окна, ставни которых сейчас закрыты.
Посередине дома установлен длинный стол, по сторонам которого тоже стоят лавки. Стол этот почти пуст, не считая нескольких чистых тарелок и миски с ягодами. Под крышей горят два больших фонаря, сейчас помещение освещают только они.
— Садитесь уже, — настаивает наша хозяйка, и мы проходим.
За нами влетает стайка детей. Один хватает куклу (похоже, не свою) и спешит спрятаться под столом, владелица игрушки с визгом устремляется за ним, ещё один сорванец бросает в стену мяч, а двое налетают на ягоды, влезая ногами на лавку.
— Это ещё что такое? — прикрикивает на них старуха, возвращаясь с дымящимся горшком.
Дети сразу же утихают и чинно рассаживаются по лавкам. Взрослые тоже присоединяются — стол так велик, что места хватает всем.
— Меня звать Ика, — сообщает хозяйка, ставя перед нами глиняные миски с мясом.
Затем она нарезает хлеб и раздаёт каждому по куску, включая детей. Тут приходит и старик с большой корзиной ягод, которые пытается честно разделить.
Дети поднимают писк.
— Мне вот ту, красненькую!.. А я хочу эту, побольше!.. Нет, это я хочу побольше!.. А мне ту красивенькую!..
— Хватит уже галдеть, чтоб вы были счастливы! — старая клыкастая ударяет ладонью по столу так, что тарелки пляшут. — Ешьте скорее, вам давно уже пора спать! И вы ешьте, — оборачивается она к нам.
Я послушно ем. Мясо, на мой вкус, пресновато, но есть можно. А хлеб какой-то клейкий.
— Очень вкусно, — вежливо говорю я. — А что это за мясо? Никак не могу определить.
— А это Брадан, — улыбается старик. — Такой крепкий, хороший парень...
Я кашляю и поспешно пытаюсь выплюнуть то, что ещё не проглотил. Меня мутит, и едва я успеваю наклониться над полом, как меня выворачивает. Бедный Брадан, какая ужасная судьба! Но как я мог наброситься на мясо в доме этих дикарей, не узнав сначала, откуда оно!
— Что это с ним? — удивляется старик.
— А ведь он же говорил, что болен, — вспоминает старуха. — Ох, горе моё, тащите ведро.
— Сильвер! Сильвер, ты слышишь меня? — слышу я тревожный голос Гилберта сквозь звон в ушах.
— Надо бежать, — говорю я ему и пытаюсь подняться.
Ноги отчего-то становятся совсем слабыми. Я напоминаю себе, что в детстве мечтал прозываться Сильвером Могучим, а значит, надо бы оправдывать это имя (но это слабо на меня действует).
Тут дверь с треском распахивается, и на пороге я вижу широко улыбающегося Брадана. Насколько я могу судить с первого взгляда, все части его тела на месте. Моряк одет в какой-то странный жилет из шкур на голое тело и простые штаны из грубой ткани, он бос, а в правой руке победно сжимает две кроличьих тушки.
— Вот, хозяйка, ещё добыл! — радостно сообщает он. — Сегодня всего два, но Барт зато рыбы наловил... О! — он замечает нас.
— Так вы же, — слабым голосом говорю я и тыкаю в тарелку. — Что же вы сказали, что это мясо...
— А что мясо? — переспрашивает старик. — А, так я же вот и говорил, что это Брадан, такой умница, нас научил ставить силки на кроликов. Ты кролика не любишь? А то я доем.
— Доешьте, пожалуйста, — говорю я и думаю о том, что вряд ли ещё теперь буду есть кроликов.
Гилберт выводит меня из-за стола, заботливо придерживая.
— Здравствуй, Брадан, — говорит он. — Удалось ли вам увидеть Теодора?
— Да он что-то сюда не заглядывал пока, — огорчённо отвечает моряк. — И ты это, ну, прости, что бросили тебя. Мы вечером с ребятами возвращались, припасы кой-какие думали прихватить, да только тебя там уже не было, как и птички капитанской. А принц-то здесь какими судьбами? Мы ж высадили его.
— Нела ему помогла, — с лёгкой досадой произносит мой друг.
— Я капитанская птичка, — заявляю я.
— Давай-ка его выведем на воздух, — говорит Гилберт Брадану, и они берут меня под руки. И зачем, спрашивается, ведь я сам прекрасно могу идти.
Я обнаруживаю, что свежий воздух укрепляет ноги: теперь я твёрже на них стою.
— Отпустите меня, мне уже совсем хорошо, — прошу я, но Гилберт всё портит.
— Ты больше есть не хочешь? — спрашивает он. — Там ещё осталось мясо... О боги, Сильвер, что с тобой такое? Может быть, съел слишком много немытых ягод?
— Всё может быть, — слабым голосом отвечаю я.
О том, что я неправильно понял старика, мне говорить не хочется, а то ещё будут смеяться и долго припоминать. А всем, кто со мной знаком, и без этого есть о чём вспомнить.
Из дома выходит старая клыкастая и оглядывает нас (особенно меня).
— Надо бы вас уложить, — говорит она. — Постели уже должны быть готовы.
— Я хотел спросить... — начинает было Гилберт, но старуха перебивает его.
— Утро вечера подлиннее, как говорится! — заявляет она. — Утром и спросишь, а сейчас всем спать пора. И так из-за вас детвору в постели не загнать, да и свечей сколько пожгли, подумать страшно! Во-он тот дом видите?