ВСЕ включено
Шрифт:
– Здрасьте, баба Настя! Сразу видно – туристы. Ни грамма приличия, – Седжиль изумленно приподняла брови и уже открыла рот, чтобы сообщить бесстыдникам о кузькиной матери, но распахнувшаяся дверь подсобного помещения, отгороженного от основной части кафе высоким листом фанеры, перечеркнула ее планы. Из подсобки появились два гориллоподобных турка. Стильные рубашки, вытертые джинсы, модная бородка. Расслабленные, слегка на веселе, закурили, переговариваясь о чем-то забавном с барменом, от безделья протирающим барную стойку.
– Любимый! – подскочила Седжиль.
Услышав ее, один из турков тут же затушил сигарету. Махнул небрежно в знак приветствия.
– Привет, не знал, что ты здесь. Жаль, что не сможем поговорить, мне нужно срочно уехать по делам, – нервно прохлопал карманы узких джинс в поисках ключей от машины. – Подождешь пару часов, малыш? Вернусь – пообщаемся. Договорились? – сухо бросил он и, не дожидаясь ответа, запрыгнул в припаркованный напротив входа в кафе мерседес.
Не подошел. Не обнял. Не спросил, как дела.
До чего это здорово – отыскать свою половинку.
Вот и он, снайпер для розовых очков. Один выстрел – мириады осколков.
Образовавшаяся между журчащими из динамиков мелодиями пауза гармонично вписалась в минутную тишину девичьего мира. «Мы рядом с тобой, Седжиль».
Тот же официант в патриотичной футболке разлил по кружкам не к месту игриво пенящийся Efes. Поставил перед каждой из «дам» тарелку с донером.
– Что это? – Ада в ужасе глядела на принесенное блюдо, по размерам и форме напоминавшее отрезок водопроводной трубы.
– Это вкусно, кушай, – подбодрила Лиза. – Это как роллы, только вместо водорослей – лаваш, а вместо риса и лосося – зелень, помидоры и особым образом приготовленное куриное филе. Подается, как ты заметила, без приборов. Откусывай смелее.
Донер удался на славу. Сочный, с точно отмеренной порцией соуса, с обжаренным до хрустящей корочки лавашом, он источал букет тончайших ароматов. Ада ела как кошка, мурча от удовольствия и время от времени облизывая пальцы.
Затянутая тиной сочувствия, Лиза не замечала вкуса любимого блюда. Страшно разочаровываться в тех, на ком был сконцентрирован твой мир, о ком пело сердце и чирикали мечты. Какие слова способны поддержать Седжиль? Чем уменьшить ее боль?
Вопреки обыкновению, Седжиль не ворчала на пере- или недожаренность курицы, недостаточную свежесть помидор и добавленную в лаваш чрезмерную или мелковатую порцию соуса. Просто ела, выковыривая из донера длинными ногтями крошку петрушки.
– Хорош он все-таки, правда, девочки? – не выдержав энергии тишины, нарушила молчание она.
– Кто?! Обезьянообразный?
– Дура ты, рыжая! Тебе, небось, сладкие мальчики нравятся, да? Такие, чтоб сироп в каждом взгляде? Тьфу. Я поклонник дерзкой красоты. Чтоб на контрасте. Чтобы безбашенность в чаще брови, чтобы вызов в носогубной складке. Вот только… почему он так со мной? Я же для него на все готова. Душу перед ним наизнанку вытряхнула… А он… ноги вытирает…
– Ты не при чем, милая, – улыбка Лизы мерцающим огнем осветила горечь, пожирающую подругу, но растворить ее на молекулы, рассеять в торжестве жизни была не в силах. – Просто гусь свинье не товарищ.
– Здрасьте, баба Настя! Я, выходит, поросятина?
– Ты семью хочешь, а он – «кролик». Вы находитесь на разных полюсах.
– Лиза в точку сказала, – умиротворением голоса Ада вмиг погасила запылавший было в подруге костер гнева. – Есть люди, которые не пускают тебя в свое сердце, как ни старайся. Ты думаешь, что нужно лишь подстроиться под него – и он откроет для тебя сокровищницу своей души. Но нет. Происходит обратное. С такими сам становишься поверхностным. Смеешься похабно, не задумываясь об истинных эмоциях, которые испытываешь в этот момент. Утрачиваешь ощущение ценности жизни. Это страшные люди, от которых нужно бежать без оглядки, пока они не затащили тебя на дно своего болота. Я слишком хорошо знаю, о чем говорю, Седа.
– Отстань, деревеская. Ты, тепличное растение, не представляешь, каково мне сейчас. Я потеряла всех самых близких. Еще одной утраты мне не пережить.
– Ты думаешь, нас троих объединяет Кемер? Или работа в туризме? Как бы ни так. Потеря – плата каждой из нас за то, что мы здесь. Именно поэтому мы нуждаемся друг в друге. Я потеряла возможность быть с детьми, обнимать их. На родине осталась важная часть меня, которая здесь неуместна. Там вся моя жизнь. Лиза потеряла семью, друзей, привычную любимую жизнь. Любая потеря – это глубокая душевная рана, Седжиль. Ее не заткнуть, не зашить, не заклеить. Можно только быть с ней рядом и смотреть на нее с любовью. Дать ей время. Научиться жить с ней и быть при этом счастливой.
Пряча взгляд, Седжиль быстро доела донер, залпом допила пиво, кинула салфетку на стол.
– Пора домой, кулемы. Завтра рано вставать. Снова исполнять желания тех, кто сам не знает, чего хочет. Хоть бы раз пришел кто-нибудь и исполнил мое желание…
На обратном пути она ни разу не отругала Лизу за медлительность. Просто ехала с ней рядом, пряча за пустотой в глазах пелену дождя.
– О, это вы, – казалось, кудряш в турагенстве искренне удивился, увидев их живыми. – До моря хотя бы успели доехать?
– Забирай свои драндулеты, аби. И спокойной тебе ночи.
Усталость и тоска – отличное снотворное. Сбыв с рук электромобили, девушки поспешили домой, мечтая об уютных объятиях одеяла. Пустынные улочки встречали их дремлющими цикадами, убаюканными акациями и цитрусовыми деревьями. Только остроносый месяц, вечный защитник одиноких путников, освещал дорогу безусловной любовью.
– Я даже умыться не смогу, вечер выпотрошил из меня остатки сил, – простонала Седжиль, завидев огороженный ажурным покосившимся забором Жемчужный квадрат. – Доберусь до кровати – и сразу на боковую. Может, хотя бы во сне мой красавчик будет ждать меня.
Хоть и призрачный, но шанс на это был. Сны, как и мечты, – это эликсир для души. Врачуют раны, подсказывают путь к истинным желаниям, перебрасывают мостик из прошлого в будущее, раскрашивают бурлящей энергией повседневность.
– Всем спокойной ночи, – прошептала Лиза, осторожно отодвигая назойливо цепляющие платье колючки репейника. Попрощавшись в ответ, ее подруги потрусили к себе и вдруг замерли, остановленные грозным окриком с балкона дома, где жила Лиза.
– Стоять! Явились дЕвицы красные, хорошо хоть затемно. Живо все в дом, объясняться будете.