Всегда солдат
Шрифт:
В селе решили не задерживаться, и уж, конечно, не помышляли раздобыть еду. В близком соседстве с гитлеровцами и полицией рискованно стучаться в чужие дома. В центре села свернули на боковую улицу. Было жарко, и мы держались в тени строений.
Шли не очень быстро, чтобы не привлекать к себе внимание. У одного из переулков едва не столкнулись [74] с прохожим. На вид пожилой, но лицо моложавое. На ногах хромовые сапоги, поверх белой со стоячим воротником рубашки, подпоясанной кавказским с чеканкой ремешком, черный двубортный пиджак. Глаза
Мы стали обходить подгулявшего, но он широко расставил руки и выпалил:
– Тикаете, хлопцы? Не пущу!
Перешли на другую сторону. Сзади раздались торопливые шаги. Пьяный догонял нас. Что было делать? Бежать? Опасно. Улица хотя и не людная, но кое-где видны прохожие.
Не найдя ничего лучшего, я круто обернулся и в упор, резко спросил:
– Чего привязался!
– Та що вы, хлопцы, - медленно заговорил пьяный, - сдурели, чи що? Я до них, а они от мене…
– Что вам нужно?
– Не ори! Я що, враг вам или полицай який?
– Тогда идите своей дорогой.
– Як же так, хлопцы? Вы тикаете от дядьки Миколы? Ни за що не пущу, - дядька раскинул руки.
– Пидемо, хлопцы, до мене. Мене треба побалакать с вами, я вас нагодую и горилкой наповаю.
– Вот привязался, репей!
– рассердился Виктор.
– Да не нужно нам твоей горилки. Мы спешим.
Дядько Микола потянул нас за рукава.
– Вы мене не узнали, а я вас зараз узнал, як тильки побачив, так и узнал!
Мы переглянулись. Я внимательно всмотрелся в лицо говорившего. Нет, оно было незнакомо.
– Так и не узнаете?
– Дядька Микола привычным жестом провел пальцами по верхней губе и тут же выругался: - Тьфу ты пропасть! Все забываю. Бул с усами, а як пришел до дому, зараз обрил начисто.
Усы? В памяти что-то шевельнулось. Где-то и когда-то я встречал человека с шикарными черными усами.
– А я вас помню. Таких, як вы, раз побачишь, всю жизнь не забудешь. Вас, хлопцы, тогда трое было, третий такой худенький.
Худым был Василий. [75]
– Да говори, чего тянешь!
– нетерпеливо произнес Виктор.
– Еленовку помните, що возле Николаева? А еще Миколу Гончаренко из Невхорощи?
Вот оно что! Я сразу вспомнил встречу у Еленовки с пленными, бежавшими вслед за нами с этапа, молодого паренька, хваставшего своей Невхорощей и стоявшего рядом с ним красноармейца с черной богатой растительностью под носом.
Микола и его жена Наталия Никифоровна, или Наталка, как хозяин звал свою половину, оказались гостеприимными людьми. Накормили нас на славу. Пить мы не стали, зато дядька Микола вконец охмелел, начал жаловаться на жизнь.
– Чем же она нехороша?
– спросил Виктор.
– Вон, на улице песни поют, праздник справляют.
– Який там, хлопцы, праздник, - заплетающимся языком проговорил хозяин.
– Слезы свои по батькивщине льет наша молодь, а не праздник справляет. А песни поют и пляшут, щоб легче неволю перенести, щоб
Клементьев недоверчиво усмехнулся. Наталия Никифоровна заметила усмешку Виктора и рассказала, что происходит в селе. Оказалось, что завтра отправляют в Германию большую партию девушек и парней. Третий раз за последние три недели. И дочку ее Катерину тоже угнали на неметчину, в Гамбург.
– А сыновья где?
– осведомился я.
– Оба в Красной Армии. Воюют, а может, и в живых уже нет, - и Наталия Никифоровна тихонько вздохнула.
Когда стемнело, мы распрощались с хозяйкой (муж ее сладко спал, устроившись на краю стола). Наталия Никифоровна проводила нас до первого переулка и указала путь, каким легче всего было выбраться из Новых Сенжар.
* * *
По Полтавщине в основном передвигались либо ночью и вечером, либо рано утром. Здесь почти всюду на большаках дежурили полицаи. Мы старались пристать [76] к какой-нибудь группе людей, чтобы сойти за местных жителей.
Так добрались до железной дороги Полтава - Лозовая. Дорога хорошо охранялась. Чтобы не вызвать подозрений, решили перейти ее у станции Кегичевка, Километра за два до переезда вышли на большак, ведущий к станции.
Не доходя до переезда, остановились и осмотрелись. Ничего подозрительного не заметили. Переезд был пуст, шлагбаум поднят. Впереди чернели крыши Кегичевки.
– Здорово, ребята!
– вдруг раздалось рядом.
– Далеко путь держите?
Мы обернулись. Со стороны кустов к нам шел парень. Простецкое лицо с веснушками, чуть вздернутый нос. Светлые глаза смотрят добродушно и открыто.
– Русский, - определил Виктор.
Парень перепрыгнул через канаву.
– Видно, из наших?
– Из каких это наших?
– насторожился я.
– Да будет прикидываться. Из пленных. Домой пробираетесь?
– Домой. Немцы по болезни отпустили, - солгал Виктор.
– А где работали?
– допытывался парень.
– Дотошный ты, - недовольно отмахнулся Виктор.
– Приходится. Я сам до Харькова пробираюсь, ищу попутчиков, да не всякий мне подходит. Значит, вместе пойдем.
– Нет!
– отрезал Клементьев.
– Нам в Балаклею.
– Все равно идти через Кегичевку. А за станцией разойдемся.
Чутье и опыт подсказывали, что беглый пленный вел бы себя иначе. Отвязаться бы от него побыстрее! Но как?
Пока я подыскивал в уме варианты, подошли к переезду.
– Ребята, напиться не хотите?
– предложил навязчивый попутчик и кивнул головой в сторону железнодорожной будки, стоявшей чуть поодаль от переезда. [77]
– В колонке вода свежее, - ответил я.
– В Кегичевке напьемся.