Всегда солдат
Шрифт:
На следующее утро мы ушли разбирать завалы на железнодорожной станции. Но и здесь пленных охраняли не менее тщательно, чем в лагере. Территорию вокзала опутывали два ряда колючей проволоки, через каждые пятьдесят - сто метров стояли часовые с автоматами. На станции вместе с нами работали «цивильные немцы» из тех, кто жили в Советском Союзе, но с приходом гитлеровцев переметнулись на их сторону. Эти тоже следили за пленными, руководили группами.
Ровно в двенадцать немцы прервали работу и принялись за обед. Триста граммов хлеба на брата, вместо полутораста лагерных, мы должны были
Я сглотнул слюну, чертыхнулся.
– Зачем ругаешься?
– вежливо по-русски произнес немец.
– Не надо. Я получил свое, вы получите свое. У нас всюду железный порядок.
Он взял в руку шестисотграммовую буханочку черного хлеба и подбросил ее.
– Это вам, двойная порция. Работа тяжелая, работали вы хорошо и заслужили.
Немец улыбнулся, но в глазах его таилось коварство. Я насторожился. Да и предисловие мне не понравилось.
– Заслужили, так давай, - грубовато сказал Виктор и потянулся за буханкой.
Немец отдернул руку и положил хлеб на бумагу.
– Пляшите - тогда получите.
Он взял бутерброд, откусил и стал пить горячий кофе, причмокивая и дуя в кружку. Мы молчали.
– Пляшите, - повторил немец.
Мы круто повернулись и зашагали прочь. От голода меня начало мутить. Я подошел к колонке и [88] вдоволь, пересиливая себя, напился воды. Это немного помогло, сосущая боль под ложечкой чуть утихла.
Через полчаса прозвучал гонг. Еще четыре часа таскали на носилках битый кирпич, разворачивали ломами завалы. От слабости у меня кружилась голова и на лбу часто выступал пот. Ноги в коленках предательски дрожали. Я чувствовал, что это не только от голода. Меня не покидало ощущение ломоты в суставах. Иногда тело сотрясала дрожь.
Рядом с нами работала другая пара пленных. Один из них, молоденький, с узкой грудью и колючими лопатками паренек, часто поглядывал в нашу сторону. Потом не выдержал и спросил:
– Что, ребята, вас пан без хлеба оставил?
– Какой пан?
– не понял Виктор.
– Тот, к которому вы прикреплены.
– Да, - неохотно подтвердил Виктор.
– А почему?
– допытывался паренек.
– Плясать нас заставлял, - отозвался я.
– Ну и что!
– удивился пленный.
– Подумаешь, невидаль какая! Ну, потопали бы немножко и дело с концом…
– Тебя как звать?
– перебил я парня.
– Сергей!
– Так вот, Сергей. Давай, двигай отсюда, прямо к тому немцу. Скажи, что мы тебя прислали сплясать. Хлеб можешь взять себе.
– Да я…
Паренек, не ожидавший такого оборота, растерянно умолк.
– Эх ты - советчик!
– произнес его напарник.
– Слюни тебе еще нужно вытирать мамкиным подолом!
Во второй половине дня выпал небольшой дождик. Землю развезло, работать стало тяжелее. Скользили ноги, и раза три носилки вырывались из наших рук. Мы стали меньше загружать их. Немец заметил нашу хитрость
Мы терпеливо снесли и это.
– Мало?
– допытывался немец и добавлял еще.
– Я, наверное, пристукну эту образину, - тяжело переводя дыхание, прошипел Виктор.
– Не могу больше… [89]
Наконец ударил гонг. Рабочий день кончился. Пленные начали выстраиваться в колонну. Рядом с нами оказался Сергей.
– Смотрите, ребята, ваш пан идет, - и Сергей кивнул головой в сторону ворот.
Немец кого-то искал в колонне. Увидев нас, подошел к конвоиру и что-то сказал, передав ему две буханочки хлеба. Солдат направился к нам. Вместе с хлебом гитлеровец вручил Виктору пачку сигарет.
– Вот это да!
– произнес Сергей.
– Отвалил ваш пан!
– Заткнись, ворона!
– оборвал его Виктор.
– А ты не очень задавайся. Подумаешь, гордый какой! Видно, не такие уж голодные. Немец добрый, перед таким не зазорно и ногами подрыгать…
Клементьев так взглянул на Сергея, что тот испуганно подался назад.
– Да чего говорить с ним. Совсем ведь малец, - сочувственно произнес кто-то рядом.
– В его возрасте у меня музыка в желудке никогда не замолкала. Трескал за обе щеки. Мать только охала: «И куда в тебя столько лезет!» А стал постарше, такую ряжку отрастил, что в три дня невозможно было обцеловать.
– Оно и видно, битюг битюгом!
– Не-е, сдал малость на таком довольствии. Раньше бы посмотрели! Один пушку ворочал. Мой командир так и говорил: «Запасная тягловая сила».
– Шагом марш!
– раздалась команда на русском языке.
Колонна зашевелилась и потянулась к лагерю.
– Ну-ка, малец, - позвал Виктор Сергея, - получай прибавку на рост.
– И протянул половину буханочки.
– Перед нами попляши, если хочешь. А перед гадами не смей! И не ищи среди них добрых. Эта подачка не доброта, а издевательство над нашим достоинством, честью… Видел траншею за бараками?
– Да.
– Она тоже - от такой «доброты». От этой доброты земля наша кровью пропиталась… И еще: держи голову выше, не гни ее перед мразью! [90]
Отчаянный поступок
На другой день мы не вышли на работу.
– Там скорее загнешься, - сказал Клементьев, - а надежды на побег никакой.
Я согласился. Да и чувствовали мы себя неважно. Ночь провели на воздухе. В бараке не нашлось свободных мест. Добрая треть рабочего батальона оказалась в нашем положении. Нам еще повезло - мы сумели втиснуться между спящими и легли у самой стенки барака.
Среди ночи неожиданно посвежело, заполыхали зарницы, глухо зарокотал гром. Деваться все равно было некуда, и мы остались на своих местах.
– Может, минует, - сквозь дрему произнес Виктор.
Я промолчал.
Гром приближался. Все чаще сверкали молнии, распарывая своими иглами горизонт. Свет их вырывал из тьмы клубящиеся края зловещих облаков, ряды колючей проволоки, сторожевые вышки, грязные стены бараков и продрогших изможденных пленных, отдававших жалкие остатки своего тепла остывшей земле.