Всегда солдат
Шрифт:
– Надо подаваться в Шостку, - уверенно сказал Рощин.
– Э, милые, - предупредила нас тут же хозяйка дома, - и не думайте. От Шостки ничего не осталось. Каратели выжгли ее дотла. Да и партизан там уже нет. Что им делать на пепелище.
Но мы все же решили пробираться в район Шостки. У железной дороги задержались на целые сутки. Переходить линию открыто было рискованно, и мы долго ждали удобного случая. Дежурили в кустах, недалеко от насыпи. Мимо часто проносились составы. Большая оживленность магистрали говорила о том, что район неспокойный и нам следует глядеть в оба. Да и близость Путивля, где дислоцировались румынская дивизия и мадьярский полк, не предвещала ничего хорошего.
К вечеру на большаке появилась подвода. В ней, попыхивая цигаркой, восседал старик. Тощая лошаденка еле перебирала распухшими в суставах ногами.
Кустами мы пробрались к самой дороге. Старик не удивился, заметив нас.
– Что, хлопцы, подвезти, что ли?
– первым заговорил он.
– Обязал бы нас, старик, - откликнулся Рощин.
– Не велика услуга. Забирайтесь поживее в солому!
Помня горькую неудачу на переезде у Кегичевки, я спросил:
– А на переезде дежурят полицаи?
– Бывает, - ответил возница и оглянулся.
– Пока доберемся, совсем стемнеет. А темноту эта погань не очень любит.
Старик довез нас до села Казацкого. Здесь, у него в хате, мы и заночевали. Утром направились к селу Хижки, расположенному на берегу Сейма.
Решили переплывать реку в одежде. На том берегу чернел густой лес. [105]
– Заберемся подальше в чащу, - сказал Рощин, - разведем костер и обсушимся. Там, за Сеймом, начинается партизанский край. Скоро у своих будем.
– Я тебе дам у своих!
– раздался сзади грубый окрик.
– А ну подымай руки, сволочь недобитая!
У кустов, метрах в десяти от нас, стояли двое полицаев. Дула автоматов глядели нам в грудь. Мелькнула мысль: сломя голову броситься вперед к реке, но и тут путь был отрезан - его преградил третий полицай. Мы медленно подняли руки.
– Обыщи их, Мыкола, - приказал один из полицаев.
Микола, низкорослый крепыш, переваливаясь, точно утка, на коротких ногах, подошел к нам и запустил сразу обе руки в карманы Рощина.
– Осторожно, там граната, - пошутил Михаил.
Микола мгновенно отскочил, точно на него плеснули кипятком, и схватился за автомат.
– А ну вынь гранату!
– крикнул старший.
Рощин вывернул пустые карманы. Третий полицай засмеялся. Микола побагровел, матюгнулся, подскочил к Рощину и закатил ему оплеуху.
– Вяжи их, - приказал старший.
– Сымай ремень!
– гаркнул Микола.
Рощин вытащил из брюк ремень и отдал его полицаю. Тот вывернул Михаилу руки за спину и крепко стянул их в кистях ремнем.
– А этого чем вязать будем?
– спросил Микола.
– Этого так поведем, не убежит, - ответил старший и скомандовал: - Шагом марш!
На краю села Хижки нам повстречался высокий, сутулый старик. Тонкий с небольшой горбинкой нос, длинные сморщенные пальцы, холодные злые глаза. Что-то в его облике было от одряхлевшего пернатого хищника.
Увидев нас, старик остановился посередине дороги и заложил руки за спину.
– Пан староста, - заговорил старший полицай, - двое советских разведчиков пойманы при попытке переплыть Сейм.
Разведчики? Я удивленно посмотрел на Рощина.
– Для них все мы - разведчики, - шепнул Михаил. [106]
– Долго вас, голубчиков, ждали, - с ехидцей промолвил староста, показав желтые от никотина зубы.
– Совсем заждались. Уж всякую надежду потеряли. А вы тут как тут, легки на помине. Только что о вас вспоминал.
– Зато мы тебя, старого хрыча, вспоминать не станем, - пробурчал Михаил.
– Что ты сказал?
– вкрадчиво спросил староста.
– А ну повтори, голубчик. Не хочешь? Послушай, Петро, будет он нас вспоминать или как?
Старший полицай осклабился:
– Постараемся, пан староста!
– Обыскали их хорошо?
– Ничего, кроме махры да спичек, не нашли.
– Значит, выполнили голубчики свое дело, - сделал вывод староста.
– Гоните их в сельуправу.
Втолкнули нас в темный подвал, помещавшийся под зданием сельской управы. Свет пробивался сюда только через щель в дверях. Окошек не было.
– Настоящая гроб-могила, - отметил Михаил.
Я не отозвался Рощину. Мысли были заняты другим: нужно как-то уничтожить документ, переданный мне в Лебедине. На ощупь надпорол подкладку ватника, вытащил бумажную трубочку, поднес к ней горящую спичку. За дверью раздался шорох. «Следят», - мелькнула догадка. Бумажка мгновенно превратилась в пепел. И тотчас с треском распахнулась дверь. В подвал спустился староста.
– Болван, растяпа!
– визгливо крикнул он дежурному полицаю.
– Эти ироды уничтожили ценный документ. Но ничего! Языки у них остались. Заставим заговорить!
Староста и полицай ушли. Я задумался над тем, как нам себя вести. Было ясно, что полицаи нас с кем-то спутали и что эта ошибка не сулит ничего хорошего. Я поделился своими мыслями с Рощиным. Михаил, впервые попавший в такой переплет, заволновался.
– Будет номер, если нас приняли за настоящих разведчиков. Чикаться не станут, раз-два - и к стенке.
– Остается одно, - сказал я, - выдавать себя за беглецов из Лебединского лагеря. Проверять будут вряд ли. К тому же пленных, как я слышал, должны были увезти из Лебедина. Говори, что ты из Гомеля и [107] пробираешься домой. Гомель ведь лежит почти в направлении нашего движения.
– Этих кретинов я не боюсь. Но ведь они наверняка передадут нас фашистам.
Двое суток просидели без пищи и воды. На третий день загромыхал засов.
– Эй, кто из вас помоложе, - крикнул полицай, - выходи!