Всего одно злое дело
Шрифт:
– Я немедленно требую адвоката, – сказал Даниэле. – Без адвоката я больше ничего не скажу.
Оказалось, что Сальваторе не возражает. Он уже получил от Бруно все, что хотел, и привел его в надлежащее состояние. Впервые готовность Пьеро Фануччи выдвигать обвинения практически без всяких доказательств оказалась благом.
Лукка, Тоскана
Адвокат Даниэле Бруно говорил по-английски, причем абсолютно как американец, и даже с американским акцентом. Его звали Рокко Гарибальди, и язык он выучил, просматривая американские фильмы. В Штатах юрист был всего один раз, рассказал он Барбаре, – останавливался в Лос-Анджелесе по пути в Австралию. Он был в Голливуде, посмотрел на цементные отпечатки рук и ног давно умерших звезд, прочитал их имена на Аллее славы… Но в основном
«Очень здорово», – подумала Барбара. Гарибальди звучал как смесь Генри Фонды и Хамфри Богарта. По-видимому, он отдавал предпочтение черно-белому кинематографу.
После неизбежного разговора на итальянском на проходной questura все они прошли в кабинет Ло Бьянко. Сальваторе показал, что Барбара должна идти с ними, и она это сделала, хотя не имела ни малейшего понятия, что происходит. А присутствие Рокко Гарибальди, если забыть о его прекрасном английском, совсем ее не вдохновляло. После того, как они прошли в кабинет, в нем стали происходить невероятные вещи: Сальваторе показал адвокату Бруно телевизионный фильм, затем списки сотрудников «ДАРБА Италия», затем какой-то отчет, очень похожий, по мнению Барбары, на результаты вскрытия тела Анжелины Упман. А что это еще могло быть, если Гарибальди прочитал его, кивая и мечтательно улыбаясь?
Все это Барбара наблюдала, будучи на грани нервного срыва. Она никогда еще не видела, чтобы коп так разыгрывал свои карты.
– Старший инспектор… – сказала она сначала тихим и просительным голосом, потом «Сальваторе», потом опять «старший инспектор», хотя не понимала, как сможет остановить его, кроме как силой загнать его в угол, привязать к стулу и удушить.
Хейверс не имела понятия о том, что произошло между Сальваторе и Бруно в комнате для допросов. Во всем потоке итальянского, который проливался в этой комнате, сержант узнавала только отдельные слова, но никак не могла сложить все в единое целое. Она слышала, как «ДАРБА Италия» повторялось вновь и вновь, так же как и E. coli и слово incubatrice. Она видела, как Бруно нервничал все больше и больше, поэтому надеялась, что Сальваторе начинает применять к нему жесткие меры. Но в то же время в течение всего интервью итальянский инспектор выглядел как человек, которому просто необходим послеобеденный отдых. Он был небрежен до уровня полной расслабленности. Конечно, что-то происходило за этими его непроницаемыми глазами, подумала Барбара, но что – об этом у нее не было ни малейшего представления.
Закончив чтение, Гарибальди опять заговорил с Сальваторе. На этот раз он хоть как-то включил Барбару в разговор, сказав:
– Я прошу Ispettore разрешить мне встретиться с моим клиентом, сержант Хейверс.
Барбара подумала, что любой английский адвокат потребовал бы этого прямо с порога. И когда она уже смирилась с тем, что процесс расследования значительно отличается в Италии от всего другого мира, это различие увеличилось еще больше.
Сальваторе не пошевелился, чтобы отвести Гарибальди в комнату, где находился Бруно. Напротив, он приказал, чтобы Бруно привели к ним. Это было не по правилам, но Барбара была готова подождать, чтобы увидеть, как ситуация будет развиваться дальше. Она ничего не смогла понять, когда, не более чем через пять минут беседы, Гарибальди сделал Сальваторе формальный поклон и произнес «grazie mille», после чего они с Бруно, рука об руку, покинули помещение. Все произошло так быстро, что Барбара никак не успела на это среагировать. Она просто повернулась к итальянцу и закричала: «Какого черта?!» – на что Сальваторе опять улыбнулся и пожал плечами в своей итальянской манере.
Хейверс продолжала кричать:
– Вы зачем их отпустили? Зачем показали им фильм? Зачем рассказали о «ДАРБА Италия»? Вы зачем дали ему… Ну, хорошо, я понимаю, что все это он и так бы увидел и узнал, то есть я предполагаю, что так должно было произойти, потому что, честное слово, я ни черта не понимаю, что происходит в этой стране. Но, ради всего святого, вы могли хотя бы притвориться… вы могли бы предложить… А теперь он знает весь ваш расклад – который, скажем честно, очень слаб, – и все, что он должен сделать, это сказать Бруно, чтобы тот держал рот на замке и ни в чем не сознавался.
Во время этого монолога Сальваторе продолжал сочувственно кивать. В какой-то момент Барбара подумала, что он что-то понял – не слова, конечно, но интонации. Но затем Ло Бьянко опять повторил свое «aspetti, Barbara» которое сводило ее с ума, и с улыбкой предложил:
– Vorrebe un caffe?
– Нет, я не хочу вашего долбаного кофе, – она почти кричала на него.
На это он улыбнулся и радостно произнес:
– Lei capisce! Va bene!
Она пожала плечами и спросила:
– Просто скажите мне, почему вы его отпустили? Ведь теперь он может связаться с Лоренцо Мурой, и всему конец. Вы хоть это понимаете?
Сальваторе смотрел на нее, как будто хотел прочитать что-то в ее глазах. Под этим взглядом ей стало не по себе. Наконец она сказала: «Да пошло все в задницу», достала сигареты из сумки и, взяв одну, предложила пачку ему.
– Все… в задницу, – мягко повторил итальянец.
Когда они закурили, он кивнул на окно кабинета. Барбара подумала, что Сальваторе хочет, чтобы дым уходил в окно. Но тот сказал «guardi» и показал на тротуар под окнами. На него только что вышли Гарибальди и Бруно и медленными шагами направились прочь от questura.
– И что, это должно вселить в меня уверенность? – сыронизировала Барбара.
– Un attimo, Barbara. Eccolo [393] .
Она проследила за его взглядом и увидела мужчину в оранжевой бейсболке, который следовал за ними на расстоянии тридцати ярдов.
– Джорджио Симионе, – проговорил Сальваторе. – Giorgio mi dir`a dovunque andranno [394] .
Барбара испытала хоть какое-то облегчение, увидев, что за двумя мужчинами кто-то следит, хотя все, что они должны были сделать, это запрыгнуть в машину и – прости-прощай, инспектор Ло Бьянко. Им ничего не стоило связаться таким образом с Лоренцо Мурой. Но Сальваторе был абсолютно спокоен; казалось, что все идет в соответствии с каким-то планом, который он для себя наметил. Барбара, наконец, решила, что ей ничего не остается, как довериться этому человеку, хотя ей этого и не хотелось.
393
Момент, Барбара. Вот он (итал.).
394
Джорджио скажет мне, где они находятся (итал.).
Полчаса прошли в ожидании. Сальваторе куда-то звонил, говоря очень тихим голосом. Барбара только поняла, что он позвонил маме, потом какой-то Биргит, а потом какой-то Цинции. «Настоящий ловелас, – подумала Барбара. – Это, наверное, все из-за его непроницаемых глаз».
Когда Рокко Гарибальди вновь появился на пороге кабинета Ло Бьянко, Барбара почувствовала и облегчение, и удивление. Адвокат появился один, что вызвало у нее сильные опасения, но в этот раз, заговорив с Сальваторе, он проявил милосердие и объяснил Барбаре, о чем идет речь.
Его клиент, Даниэле Бруно, вернулся в комнату для допросов. Он жаждал рассказать инспектору Ло Бьянко все, что ему известно по поводу расследуемого дела, поскольку глубоко потрясен смертью невинной женщины, которая носила ребенка под сердцем. То, что его клиент сейчас согласился говорить, никак не связано с тем, что он боится за себя, и он особо потребовал, чтобы Гарибальди донес эту мысль до полиции. Он расскажет все, что знает, и все, что сделал, потому что не имел представления, каким образом Лоренцо Мура планировал использовать кишечную палочку, которую он ему передал. Если инспектор Ло Бьянко обещает, что согласится с этим пунктом, они могут продолжить. Но информация будет предоставлена в обмен на немедленное освобождение синьора Бруно, так же как и снятие с него всех обвинений.