Вселенная любви
Шрифт:
– Дон Аурелио – воскликнул Андреа – как нельзя кстати.
– Священники, как ангелы, являются абсолютно непредсказуемо – заметил Пеллегрини – теперь нам и прочтут импровизированную проповедь об аскезе.
Дон Аурелио, сняв шляпу, стряхнул с неё пыль и, сев в большое старинное деревянное кресло, внимательно осмотрел стены с фамильными портретами. Закрыв глаза, священник прочел краткую молитву и пригубив красное вина и обратив внимательные чуткие, добрые, абсолютно искренние глаза на собеседников, заговорил.
– Это было давно, в VII веке. Папа Григорий ввёл безбрачие священников в ранг закона. А аскеза слово греческое, означает упражнение. По моему мнению аскетизм – это совпадение воли божьей с волей человеческой, а через добродетели подвижнической жизни средство достижения царства небесного.
– Лучше и точнее сказать сложно – качнул головой Андреа.
– Стяжание благодати есть живое богообщение – заметил Пеллегрини.
– А как стяжать благодать? – спросил Андреа.
Наступила тишина. Ответом было птичье пенье, мычание коров на пастбище и шум ветра, тревожащего листья обширного плодового сада.
Полуденный зной миновал. Оконные рамы отворили, и вилла наполнилась солнечным светом и запахом спелого подсолнечника, и он буквально кружил головы.
– В чем суть средневекового католического мистицизма – спросил Андреа, и дон Аурелио ответил.
– Чувства должны возобладать над разумом.
– Это глубокое религиозное восприятие окружающего мира – обобщил Андреа.
Священник поднял глаза на громадный потемневший от времени книжный шкаф. Андреа открыл его створки и взорам предстали старинные тома в переплётах из обтянутых воловьей кожей досок.
– Тут есть труды арабов, тексты Аристотеля, рукописи из собрания Толедского епископства. Это в его стенах, в раннем средневековье, существовала школа переводчиков и её усилиями мудрость античного мира и знания востока становились достоянием католической Европы – рассказывал Андреа, посматривая на гостей.
Дон Аурелео прочел на корешке:
– “О подражании Христу” Фома Кемпинский XV век, как раз к месту – священник сложил на груди руки – цитирую: “Блаженны те, кто живут внутренней жизнью и стремятся ежедневно постичь тайны небесные. Да будут святы те люди, которые отдадут себя лишь Господу и не смотрят на мирские трудности. Прими это к сердцу, душа моя, и закрой врата чувств своих, чтобы слышать только Бога. Он сказал – во Мне твоё спасение, твой покой, твоя жизнь.”
Надолго воцарилось молчание.
– Я знаю о вашем даре провидца – дон Аурелио, склонив голову набок, проникновенно смотрел на лигурийского целителя – поведайте нам о грядущем.
– Вести войны между государствами в третьем тысячелетии слишком рискованно, даже для тех, кто войны развязывает – Пеллегрини говорил не спешно и не охотно.
– Но войны продолжатся? – дон Аурелио взглянул на деревянное распятие тончайшей работы в углу залы.
– Да. Начинать их будут уже не государства, а отдельные группы, в которых увязаны финансы, промышленность, наука и политика.
– Цели – спросил Андреа.
– Уменьшение народонаселения.
– Какая страшная дилемма – вздохнул Андреа – люди в самом деле губят планету с маниакальным упорством. Но и истребление народа тоже … Как это ужасно.
– Дилемма неразрешимая – согласился Пеллегрини, проведя ладонью по мраморной плите стола – и люди будут не понимать, то ли им мстит природа, то ли чей-то злой умысел стоит за бедствиями и эпидемиями. И потом, жива старая традиция управленцев: никогда не говорить всей правды. Считается, так спокойнее.
– И что же – дон Аурелио взглянул на Пеллегрини с надеждой – будущность не радужная.
– Людьми овладеет чудовищное уныние, и они погрузятся в тяжелейшую депрессию.
– Это похоже на застоявшуюся воду в колодце – сказал Андреа.
– Скорее полярная ночь – заметил дон Аурелио.
– У многих пропадет желание жить – Пеллегрини подошел к распахнутому в сад окну – и даже весеннее цветение не будет радовать людей. Впрочем, природа и осознание бога внутри себя, это единственное, что нас способно исцелять.
– А тут мы должны выйти из тени – предположил Андреа.
Каменный пол залы был выстлан большим алым ковром. Дубовые панели стен скрывали гобелены. Резные столы были уставлены мраморными бюстами героев минувших эпох. В большую отворенную дверь и высокие окна врывалось птичье пенье.
– То есть затянутую на шее петлю мы чувствуем, а палача не видим – обобщил Андреа.
– Вот именно – Пеллегрини любовался дроздами и сойками, устроившими концерт в кустах цветущих роз под окнами – мы должны вооружить тех, кто способен выжить. Уже болеет не только человечество. Больна планета. Температура её повышается, и теми или иными средствами она постарается избавится от значительной части человечества.
– Вооружится – брови Андреа дрогнули – чем?
– Знаниями – ответил Пеллегрини – наш разум и сознание мы должны превратить в крепость.
Вновь все на долго замолчали.
– Кто построил виллу? – наконец спросил дон Аурелио.
– Фамильное предание утверждает, что проект начертил Андрео Палладио. Но, как известно, он строил вокруг Венеции, и я полагаю, что виллу выстроил кто-то из его учеников.
– Выходит, этому зданию пять веков – глаза священника источали свет.
– Да и с XVI века на вилле нечего не меняли. Сохранили оружейную комнату, со старинной мортирой и обширной коллекцией мечей и доспехов.
– Интересно было бы взглянуть – сказал Пеллегрини вставая – старинное оружие безумно красиво. Как ни странно, по сути, это произведения искусства.
Андреа распахнул двери и в обширном коридоре в стеклянных шкафах предстала вся эволюция мирового оружия с палеолита до эпохи просвещенного гуманизма. Шкафы отворили и, беря мечи за рукоять, Андреа, поднимая глаза на гостей, объяснял.
– Это прямой, обоюдоострый меч каролингов. Им сражались французы. Это итальянская скьявонна с корзинчатым эфесом. Тяжёлый рыцарский риттершверт.