Всем смертям назло
Шрифт:
То в одном месте, то в другом попадались фальшивые червонцы. Путь их проследить не удавалось.
Вряд ли «доктор» орудовал в нашем городе. Ведь очень редко фальшивые деньги сбывались там же, где их делали.
Один случай в большом промтоварном магазине на площади Карла Либкнехта дал некоторый толчок делу.
Была суббота, и притом 20-е число, день получки. Вереница покупателей казалась нескончаемой. В окошечко протянулась женская рука в желтой кожаной перчатке с чеком и деньгами. Кассирша привычно посмотрела бумажку на свет, что-то показалось ей подозрительным, она даже не поняла сразу что: как-то не так выглядели водяные знаки...
— Простите, — сказала она покупательнице, — не наберу вам сдачи, у меня только что сняли кассу. Может быть, вы подождете?
— Подожду, — сказала спокойно покупательница. Это была хорошо одетая молодая девушка с нотной папкой в руках.
Она действительно осталась ждать неподалеку от кассы.
Продолжая работу, кассирша очень хорошо рассмотрела ее. Она увидела также в очереди у кассы хорошо известного ей комсомольца. Кассирша шепнула ему, чтобы он сходил за милицией.
Девушку с фальшивой ассигнацией задержали и доставили к нам. Мы ее допросили. Жанна Перегуд, так ее звали, показала, что получила деньги только сегодня от матери своего ученика, которому дает уроки музыки. Ничто не давало основания заподозрить девушку во лжи.
Ей возвратили фальшивую бумажку, записав номер купюры, и попросили вернуть деньги матери ее ученика, сказав, что в кассе магазина деньги не взяли, признав их фальшивыми. Мы предупредили Жанну, чтобы она никому не говорила об ее задержании и допросе.
Теперь надо было проследить путь фальшивой банкноты.
Мы встретились с Жанной на следующий день. Она казала, что банкноту отдала и что Софья Яковлевна Пгржелеская, мать ее ученика, была очень раздосадована и сказала, что сейчас же вернет деньги меховщику, от которого она их получила якобы за проданную горжетку. Меховщик держал лавку в том же доме, где жили Пгржельские.
Да, действительно, был там меховщик, но никакой горжетки у Софьи Яковлевны он не покупал и, следовательно, денег ей не платил. Софья Яковлевна получила их другим путем. А то, что она солгала, заставляло предполагать, что она одна из агентов шайки фальшивомонетчиков. Естественно, что участники шайки никогда сами не сбывают свою «продукцию», а имеют «своих людей», реализующих ее.
Мы стали интересоваться Софьей Яковлевной. Она оказалась вдовой крупного торговца фруктами. Не имела определенных занятий. Немного шила. Немного помогала по хозяйству знакомым дамам. По нашим сведениям, жила очень скромно. Одевалась почти нищенски. И тратилась только на сына — мальчика пятнадцати лет.
Куда Софья Яковлевна денет фальшивую купюру?
Она никуда ее не дела. Она оставила ее у себя. И это было главной уликой против нее. Фальшивомонетчик или человек, связанный с ним, всегда настороже. Обнаруженную фальшивку он никогда не пустит в оборот. Софья Яковлевна действовала как опытный «мастер».
Злополучная банкнота не вышла из рук Софьи Яковлевны. Вернее всего, она была уничтожена.
Дело «об обнаружении фальшивых денег» кассиршей магазина было заморожено. Пока... Пока Софья Яковлевна не попытается реализовать другую ассигнацию такого же происхождения.
Но в конце концов появление одной фальшивой купюры могло быть делом случая.
Другой факт был более показателен. В период нэпа в городе открылось казино. Это был игорный дом, где играли в рулетку. До знаменитого Монте-Карло ему было далеко, но все же в казино проматывали довольно крупные деньги «нувориши»: успевшие разбогатеть нэпманы и сохранившие кое-что «бывшие», по каким-либо причинам не убежавшие с белыми.
И вот в один из вечером крупье казино обнаружил сразу несколько фальшивых купюр. Через несколько дней — снова. И опять несколько.
Невозможно было установить, кто внес их в «банк», но стоило поинтересоваться посетителями казино.
...В большой, по моде, шляпе, в туфлях на высоких каблуках и меховой пелерине я выглядела вполне в духе посетительниц казино, хотя, как сокрушался Шумилов, была слишком тоща для молодой нэпманки. Зато Иона Петрович имел вид не меньше, чем заграничного журналиста или дипломата, в костюме кофейного цвета в полоску и желтых туфлях «шимми».
Туалеты, взятые нами напрокат из кладовой «вещественных доказательств» по делам краж из комиссионных магазинов, были «на уровне»!
Мы словно окунулись в мир прошлого. Казалось, не было ни революции, ни национализации промышленности, ни ликвидации частного капитала. Кругом шла речь о барышах, о купле-продаже: «Даю вагон сахарина», «Беру швейные машины оптом», «Ищу компаньона в дело», «Вложу деньги в производство гуталина»...
Здесь молниеносно заключались сделки за столиками, где подавали настоящее шампанское в серебряных ведерках, накрытых белоснежной скатеркой. В перерывах между играми юркие личности ссужали крупные суммы под залог и под неслыханные проценты. Кипела шумная жизнь не то биржи, не то ярмарки.
В этой сутолоке была некая неподвижная точка, вокруг которой, казалось, и кружится вся карусель.
Под пыльной искусственной пальмой, за уставленным блюдами столом сидело трое: пожилой человек с рыжеватыми баками, одетый «под комиссара», весь в черной коже — от тужурки до ярко начищенных сапог, и юноша, похожий на него, как второе, улучшенное и дополненное издание похоже на первое. Третьей за столом была... Софья Яковлевна Пгржельская. Теперь было видно, что она еще не так стара и когда-то была красива. Но в каком великолепии, в мехах и драгоценностях сидела она во главе компании!
Эти трое не играли, ничего не покупали и не предлагали. В водовороте, бушевавшем вокруг, они вздымались незыблемой и загадочной скалой.
Вдруг заиграла музыка, нервная, синкопическая. Это был модный танец, почему-то называвшийся «Казбек».
Вульгарная мелодия благодаря какой-то странной оркестровке стала неузнаваемой. При первых же взвизгах скрипок все завсегдатаи ресторана казино поднялись пустились в пляс.
Танец состоял в том, что пара, сомкнувшись щека к щеке, крадущимися шагами, в такт музыке проходила зал во всю длину, быстро поворачивалась и уже вприпрыжку возвращалась на место. Нехитрые па перебивались резкими телодвижениями, напоминавшими корчи эпилептика. Синкопы усиливали впечатление нервности, почти ужаса, обуявшего танцоров.