Всемирный экспресс. Поезд ночных теней
Шрифт:
– Как вы думаете, почему Гарабина ничего не сказала? – спросила Пегс на пути по бесчисленным вагонам Всемирного экспресса. – То есть почему она не поговорила с нами о том, что произошло на крыше в прошлое воскресенье? Надеюсь, у неё ещё будут из-за этого большие неприятности. – В уголках губ у неё остался шоколад, и она кружилась, напевая себе под нос школьный гимн. И всё же от Флинн не ускользнули нотки озабоченности в её голосе.
Флинн провела рукой по рукаву клетчатой рубашки Йонте.
– Я рада, что Гарабина не высмеяла мою одежду, – пожав плечами, сказала она. Флинн на приветственной
– Могла бы спасибо сказать, – возмутился Касим, на ходу скользя пальцами по нижней перекладине оконных рам, где порхающие буковки объявляли: «Городская гмина Щитно». Внезапно пальцы Касима забегали как у играющего гамму пианиста, и большинство незакреплённых буковок исчезли у него в рукаве. «иЩи», краем глаза прочитала на оконной раме Флинн. Она печально вздохнула. – В конце концов мы не дали ей совершить преступление, – сердито закончил свою мысль Касим.
Флинн спросила себя, понимает ли он, что, так бездумно воруя, тоже каждый день совершает преступления.
– Убийство, – добавил Касим, словно прочитав мысли Флинн. – Она собиралась помочь мадам Флорет открутить назад время в поезде. На двадцать пять лет! Не останови мы их обеих – нас бы уже не было.
– Убийство! – воскликнула Флинн и тут же прикусила язык. Мадам Флорет пыталась найти сестру. Флинн понимала, что по сути Касим прав. И всё же…
– Я думаю, Берт Вильмау беспокоится из-за мадам Флорет, – предположила она. Мадам Флорет преподавала героизм, и, кроме того, её сестра Йетти, одна из павлинов-фантомов, много лет назад исчезла из поезда. На ровном месте, бесследно. Совершенно так же, как Йонте.
Они вошли в комнату отдыха павлинов: постеры и мягкая мебель в тишине и полумраке.
– Беспокоится?! – вздрогнув, возмутилась Пегс. Её голос эхом отразился от стен, словно в какой-то узкой пещере. В их сторону обернулись сидящие в креслах у двери Обри Бейкер и Весна Новак – две несносные третьеклассницы, которые на прошлой неделе распространяли о Флинн гадкие слухи.
– Я слышала сегодня, как Вильмау ругался в кабинете Даниэля, – прошептала Флинн, быстро проходя дальше, – и сперва решила, что он говорит о Йонте. Похоже, Вильмау считает, что должно случиться что-то плохое.
Касим фыркнул.
– Мяучело всегда считает, что случится что-то плохое, – возразил он, толкнув железную дверь в сторону спальных вагонов. – Зудит, как комар над ухом. Не обращай внимания.
Откатив дверь, Флинн вошла в купе. Она почти не сомневалась, что из-за мадам Флорет беспокоятся все учителя, а не один Берт Вильмау. В течение нескольких дней она замечала перешёптывания и обеспокоенные взгляды сотрудников. Но никто ничего не говорил.
Пегс прошла на середину купе и включила звёздный проектор.
– Мадам Флорет упала с крыши поезда – что может быть хуже? А с Гарабиной мы справимся.
Уютно расположившись на кроватях и стульях, они пустили по кругу шляпную коробку Пегс, полную продукции Рахенснафа – лучших в мире сладостей. Флинн жевала горько-сладкую «злодейскую бумагу» – съедобную бумагу в виде разных знаменитых злодеев, наблюдая за разбросанными по комнате световыми точками, проносившимися в темноте мимо окна, как перепуганные ночные духи.
– Эта миссис Штейнман, – начала Пегс, копаясь в цилиндре с надписью «Долгосрочные пари», – она не соврала. Почему ты нам об этом не рассказала? – Её голос звучал то звонко, то глухо, словно она никак не могла определиться, во что впасть – в эйфорию или в обиду. – Я, знаешь ли, видела новую эмблему у нашей двери.
Флинн, отвернувшись от ярко освещённых деревень за окном, взглянула на подругу. Она не понимала, что не так.
– Ты о чём? Что я должна была вам рассказать? – Она в растерянности переводила взгляд с Пегс на Касима. Лицо у него под сине-зелёными волосами раскраснелось, и, подняв глаза на Флинн, сидящую наверху на своей кровати, он нахмурился.
– Что ты тигрик, разумеется, – сказал он, подтянувшись со стула на свободный краешек письменного стола, заваленного принадлежащими Пегс фотоальбомами по искусству и дизайну одежды, альбомами с её зарисовками и длинными рулонами пёстрых тканей.
– Уж нам-то ты могла это рассказать, – настаивала Пегс, по-прежнему сосредоточенно глядя в цилиндр. Вытащив оттуда бумажку, она прочла вслух: – «Первый год, осень: Касим спорит, что Флинн Нахтигаль не круглик». – Ты выиграл четыре ролинга, Касим, – признала она и отсчитала ему четыре золотые монетки школьных денег.
– Спорю, что Фёдор с самого начала об этом знал, – пробормотал Касим. – Ставлю все свои деньги. – Он с вызовом взглянул на Флинн.
Его слова задели Флинн за живое, и она резко выпрямилась, ударившись головой о потолок.
– Понятия не имею, о чём вы говорите, но Фёдор знает меньше всех.
С того времени как Флинн получила билет от призрачного тигра Тидерия, многое в её жизни изменилось к лучшему: у неё появились надежды на будущее, друзья, с которыми она была на одной волне, и собственная кровать-чердак. Но чего она явно лишилась – так это общения с Фёдором.
Флинн ожидала, что он обрадуется тому, что она осталась в поезде, но, после того как два дня назад она неожиданно из безбилетного пассажира превратилась в павлина, он, не сказав ни слова, отвернулся от неё. С тех пор он почти не появлялся рядом с ней, и Флинн представляла себе, как он дуется на своём угольном складе из-за того, что она взяла билет, а он когда-то – нет.
В ночи раздался гудок паровоза, и Флинн закрыла глаза. Этот пронзительный звук и дым за окном казались ей сообщениями из другого мира – из находящихся далеко впереди склада и паровоза. Но здесь, в одном из ученических купе, защищённая от тьмы и копоти, она вдруг перестала понимать эти сообщения.
– Ты что, никому об этом не рассказывала? – чуть слышно проговорила Пегс, надкусывая глазированный шарик-«бюрократ». В её голосе внезапно прозвучало удивление. – Я бы всем рассказала, если бы была тигриком!