Всемирный экспресс. Поезд ночных теней
Шрифт:
Слова пульсировали в сознании Флинн. Это были слова Йонте. «Смелей вперёд, ничего не страшись!» – его девиз, которому он следовал истово, как какой-нибудь рыцарь – девизу своего герба. Пальцы Флинн задрожали, а фишка в них сделалась обжигающе горячей.
– Касим! – выронив её, воскликнула Флинн. – Откуда она у тебя? Это же фишка Йонте!
Брови Касима испуганно поползли вверх. Он стал исследовать фишку так основательно, словно искал дефекты у бриллианта, а затем растерянно пожал плечами:
– Я нашёл
Голос Флинн прозвучал резче, чем ей хотелось:
– Вещи Йонте – это не хлам. – Не выпуская из рук побрякивающих фишек, она откинулась на спинку кресла.
Ей ужасно не хватало брата – его авторитета, его непринуждённости и остроумия. Ей не хватало его потому, что для неё он олицетворял собой родной дом. Даже Всемирный экспресс представлялся без него несовершенным. Его былое присутствие как призрак бродило по сине-зелёным вагонам и в душе Флинн. Где же он сейчас?
– В последнем письме я пообещала маме найти Йонте, – сказала она Пегс и Касиму. – Пока мне попались только две его рубашки и старый билет. А теперь вот ещё фишка. Но этого же мало! Что нам делать?
Касим обеспокоенно взглянул на Пегс. Флинн на секунду почувствовала себя больной, состояние которой вызывает опасения. Почему-то её это очень рассердило.
– Экспресс – как ковёр, сотканный из тайн, – поучительно изрекла Пегс. – Мы потеребили его с краю, и теперь остаётся лишь ждать, что он на наших глазах начнёт распускаться.
Флинн мрачно посмотрела на неё.
– И когда именно это произойдёт? – нетерпеливо спросила она. Она не ощущала в себе и половины той уверенности, с какой говорила Пегс.
Над друзьями нависло её тяжёлое молчание, и означало оно только одно: «Поможете вы мне или нет, но я найду Йонте, пусть даже это единственное, что мне удастся сделать в жизни».
Вечер выдался студёным, стемнело рано, да ещё и холодный дождь ливанул. Тусклого света наружных фонарей не хватало, чтобы как следует осветить соединительные мостики между вагонами. Между библиотекой и чайным баром, пользуясь полумраком, ворковала парочка семнадцатилетних павлинов. Флинн не представляла, как эти двое выдерживают на таком зябком дымном ветру. Сама она была счастлива, когда вместе с Пегс и Касимом наконец дошла до столовой, где было тепло и пахло салом и квашеной капустой.
– Пахнет капустой, – наморщив нос, определила Пегс.
Флинн принюхалась. Да, и обычной капустой тоже. Но ей было бы всё равно, даже если бы пахло грязными носками. Потому что столовую словно преобразили: в хрустальных канделябрах сверкали электрические лампочки, окна сияли золотым и белым светом, и во всём вагоне царила атмосфера раннего утра в Брошенпустеле: когда кажется, что всё ещё возможно.
– С ума сойти! – выдохнула Флинн. Столовая всегда казалась ей волшебной, но сегодня она не сомневалась, что сияние, исходящее от поезда, достигает звёзд. Тёмное вечернее небо стояло за панорамным остеклением словно незваный гость.
– Ого, Флинн, похоже, Даниэль захотел повторить для тебя приветственную церемонию, – предположил Касим, когда троица подошла к буфету, чтобы наполнить тарелки хлебом и польским бигосом.
Пегс задохнулась от восторга.
– Правда?! – возбуждённо воскликнула она. – Об этом я обязательно должна…
– …написать родителям – кому же ещё! – закатив глаза, закончил за неё Касим. – Хафельман, твои родители учились в этом поезде больше двадцати лет назад. Их фотографий нет среди выпускников.
Флинн задумалась. Ей и правда ни в одном из спальных вагонов не попадались фотографии родителей Пегс.
– Потому что для всех выпускников недостаточно места, – сухо возразила Пегс. Она говорила своим обычным тоном эксперта по Всемирному экспрессу, в котором слышались нотки всегдашней уверенности: она с детских лет была посвящена в тайны Всемирного экспресса, её родители оба были павлинами, и поэтому её имя, само собой, неразрывно связано с поездом. Флинн это иногда жутко раздражало.
Пегс шлёпнула себе в тарелку крошечную кляксу бигоса.
– Ты просто завидуешь, – сказала она Касиму.
По тому, как окаменело его лицо, Флинн поняла, что Пегс права.
– Лучше бы Даниэль ничего не устраивал, – тихо сказала она. – Ну, вы понимаете – официального приветствия и всякого такого. Мне стыдно. – Ей хотелось быть на общих правах со всеми павлинами. Просто быть среди них.
Флинн, Пегс и Касим, наполнив тарелки, прошли вдоль столиков на своё обычное место в конце вагона. На одном из поворотов пол поплыл у Флинн из-под ног, но она, проворно шагнув в сторону, удержала равновесие.
– Хорошо ещё, что нет Гарабины, – пробормотала она. Та наверняка бы высмеяла её клетчатую рубашку и широкие джинсы. – Если бы я знала, какой сегодня особенный вечер – надела бы одну из новых форменных рубашек.
Флинн опустилась на мягкое сиденье рядом с друзьями. Лампы в хрустале слепили ей глаза. Она задумчиво спрятала ноги под длинную тяжёлую скатерть.
– По субботам форму никто не надевает, – возразил Касим и взял графин с водой, в котором, мерцая, преломлялся свет хрустальных светильников. – И вообще, в наш первый школьный день мы тоже были без формы.
– Ты был без формы, – резко поправила его Пегс. Свои светлые форменные брюки она перешила в прилегающие короткие брючки гольф и надела к ним носки в ярко-жёлтую полоску. С бренчащими браслетами на белых запястьях она казалась отливающим разными цветами природным алмазом, который каждый день сам себе придаёт новую огранку.
Краем глаза Флинн заметила, что свет мигнул, и это привело её в замешательство, но, когда она подняла глаза от тарелки, хрустальные светильники сияли так же ярко и безупречно, как и раньше.