Вслед за Ремарком
Шрифт:
Ноги сами привели Нину к ее старому дому, и она вошла во двор, в котором старые березы усеяли весь асфальт желтыми копеечками мокрых листьев. Сначала она хотела зайти к Пульсатилле, но, войдя в свой подъезд и поднимаясь по старым ступенькам, ощутила ногами знакомые выбоины и почувствовала себя снова школьницей, возвращающейся с занятий. И поняла, что больше всего на свете ей хочется оказаться в их старой квартире и побыть там совершенно одной.
Ключи у нее всегда были с собой. И когда она взялась за знакомую ручку внутренней двери (наружную, металлическую, поставили от воров совсем недавно), у нее возникло странное ощущение, что она наконец вернулась домой из дальней командировки. В коридоре было много пыли, валялись обрывки веревки и кипа старых газет. Она прошла дальше в комнату, встала там посредине и ахнула: качающийся на столбе фонарь, о котором она позабыла, но который был верным другом ей в ее девические бессонные ночи, по-прежнему лил в окно призрачный свет, и в нем золотились ветки березы. Старая лампа на низком столе вдруг неожиданно ярко вспыхнула и засветилась под желто-коричневым абажуром. Нина испуганно оглянулась по сторонам. Естественно, в комнате никого не было. Она посмотрела себе под ноги.
«Какая я глупая! Случайно наступила на провод и нажала на выключатель!» – сказала она себе. В ней боролись сейчас противоречивые чувства. То ей казалось, что она совершает нечто преступное, потому что вот так, поздно вечером, никому не сказав, пришла сюда и не хочет уходить. То почему-то казалось, что нет ничего естественнее того, что она вернулась и хочет остаться.
Она включила свет в обеих комнатах и в коридоре и прошла на кухню поставить чайник. Чайник здесь был еще старый, не электрический, а со свистком, и это тоже странно обрадовало и умилило ее.
Словно в опьянении она вынула из старого встроенного в коридоре шкафа такой же старенький пылесос, налила ведро воды, намочила в нем тряпку и, закатав рукава, принялась за уборку. Через час промытые полы сияли влажным блеском, пыль со шкафов польской стенки была аккуратно стерта, ковер на полу радостно заиграл всеми красками восточного орнамента. Нина огляделась. Что ж, здесь вполне можно было жить.
Она достала из стенки кое-какую убранную туда за ненадобностью посуду, порылась в холодильнике, что был в виде
«Ничего, до завтра продержусь!» – подумала она. А что будет завтра, представлялось ей в какой-то непонятной дымке.
Перед тем как приступить к чаепитию, она все-таки вышла в коридор и набрала номер своего домашнего телефона, а затем мобильный номер Кирилла. Ни тот, ни другой не отвечали, она опустила трубку и отправилась пить чай. Она тянула из чашки горьковатую жидкость и думала о прошлом. Вспоминала и хорошие, и тяжелые времена. Грустно улыбалась тому, как непросто ей было учиться в математической школе, а потом в университете; пожимала мысленно плечами, когда не могла вспомнить, чем же именно пленил ее Кирилл в студенческие годы – ничего в нем особенного не было, кроме привлекательной мордашки и веселого характера. «Что ж, и это было немало», – думала она. И она не хотела признаться в том, что ждала его сейчас, надеялась, что он найдет ее и приедет за ней и, может быть, даже выкажет в его обычной манере недовольство, что она забралась в эту глушь и отвлекает его от дел.
Потом пришли тяжелые мысли о том, как быстро истаяли последние годы ее родителей. Она извлекла из шкафа альбом со старыми фотографиями и с упоением принялась их рассматривать. За всем этим она просидела долго и не слышала шума машины, въехавшей в их двор.
Ночью она решила позвонить домой снова. Телефоны по-прежнему не отвечали. В ответ она скривила презрительно губы, разделась и стала стелить постель. Вдруг совершенно неожиданно для нее раздалась оглушительная трель дверного звонка. Нина вздрогнула и одновременно обрадовалась: «Это Кирилл! Неужели он все-таки догадался, где я, и приехал? Значит, он любит меня!» Она заметалась в поисках халата, но, не найдя его, накинула на себя попавшееся под руку полотенце и побежала к двери:
– Кто там?
Глазка в двери не было.
– Нина, это я! Открывай! – раздался с той стороны таинственный, напряженный шепот.
Пульсатилла! – Нина вздохнула разочарованно и, уже не обращая внимания на полотенце, отперла дверь. Пульсатилла вошла с чрезвычайно заговорщицким видом.
– Ты не одна? – сдавленным шепотом проговорила она.
– Одна.
– Почему тогда прячешься?
– От кого? – Нина совершенно не понимала, в чем дело.
– От Кирилла. Он сейчас сюда приезжал.
– Приезжал? Не может быть! Никто не приходил!
– Ну как я могла ошибиться, если у меня квартира расположена на первом этаже, окна выходят на улицу рядом с подъездом и самое крайнее окно – кухонное, а плита стоит прямо рядом с ним? Я как бесплатная ищейка вечно на страже!
– Но ведь сейчас темно!
– Ну и что! Что я, вашу машину не знаю?
– Но Кирилл точно сюда не заходил!
– А ты что здесь делаешь? – Пульсатилла тем временем осторожно вошла в комнату, будто боялась увидеть там гремучую змею.
– Отдыхаю.
Убедившись, что в комнате действительно никого нет, Пульсатилла в упор, не стесняясь, спросила:
– Вы что, поссорились?
– Кажется, нет.
– Тогда я ничего не понимаю! – Пульсатилла прочно уселась на диван, отодвинув чистую простыню, и всем своим видом потребовала ответа. Нина прильнула к ее материнскому плечу.
– Я и сама ничего не понимаю!
– Давай рассказывай! Не тяни!
– Жаль, выпить нечего! – Нина рассеянным взглядом обвела полупустые полки шкафов. – Всухую не рассказать.
– Сейчас принесут! Готовь пока рюмки. – Пульсатилла быстро набрала свой домашний номер и строгим голосом отдала приказание. Через минуту в дверь позвонила ее младшая девочка, протянула пакет и исчезла. – Подношение родителей, – объяснила Пульсатилла и извлекла на свет пузатую бутылку ирландского сливочного ликера и коробку конфет. – Зарплата никакая, но без конфет не живу! – пояснила она,
Ликер был разлит.
– Кайф! – отпила из своей рюмочки Нина и блаженно откинулась на спинку дивана.
– Давай не тяни! – погрозила ей пальцем подруга. – Что у тебя стряслось?
– Сама еще точно не знаю, но, чувствую, что-то происходит, – начала рассказывать Нина и не стала таить ничего. Рассказала про все – и про то, что ездила с преподавателем к Ленцу, и про то, как стала симпатизировать ему (симпатизировать, но и только! – подчеркнула она, подняв кверху указательный палец), и про красавицу Лизу, и про странное поведение Кирилла. И про вечернюю драку, и про то, что ноги сами привели ее к старому дому.
– Ну, дорогая, ты дура! Зачем ты сюда приперлась? Если Кирилл тебя бросит, винить будет некого! – сурово заключила, выслушав ее рассказ, Пульсатилла.
– Неужели бросит? – Нина посмотрела на нее испуганно.
– Еще как бросит! – торжественно подтвердила свои взгляды на Нинино будущее Пульсатилла. – Поживешь тогда, как я, на одну зарплату, будешь локти кусать, что мужа не сберегла!
– Ты думаешь, это все действительно опасно? – Нина закусила губу и готова была заплакать. Четыре рюмки ликера сделали свое дело, Ей не нравилась ее нынешняя жизнь, но неизвестное будущее страшило еще больше.
– А ты думаешь, нет? – Пульсатилла уже хотела изложить подруге в который раз свой собственный опыт, но вдруг охнула и округлила глаза, – Так вот оно что! А я-то сначала не поняла! – сказала она.
– Что именно? – тревожно спросила Нина.
– Так твой Кирилл сюда с девушкой приезжал! Вот в чем все дело! То-то мне показалось, что в машине у него кто-то был!
Нина сидела молча, в голове у нее медленно проворачивались различные варианты происшедшего.
– Если бы Кирилл приехал за мной, он бы поднялся?
– Вот именно! Теперь и соображай! – Пульсатилла постучала кулачком Нине по лбу. – Он приехал сюда вместе со своей, как ее, Лизой!
– С Лизой?
– Ну, ты сама говорила, что ее зовут Лиза.
Нина растерянно кивнула головой.
– Он вышел из машины и увидел в окнах свет. Ты-то была уже в этот момент в квартире! Понимаешь? – объясняла ей Пульсатилла – Тогда он понял, что ловить ему здесь нечего, развернулся и уехал.
– Куда?
– Откуда я знаю куда? Наверное, к вам домой. Ваша квартира теперь оказалась свободной.
– Ты хочешь сказать, что он сейчас находится у нас дома с Лизой?
Пульсатилла только пожала плечами:
– Ну, может быть, не у вас, может, еще где-то…
– Этого не может быть! – уверенно заявила Нина.
– Почему?
– А если я сейчас пойду домой?
– Ночью? Через парк?
– Но он вообще не может так поступить! Ведь это же оскорбительно!
– Ну ты даешь! – выдохнула Пульсатилла. – Для мужиков это все не имеет никакого значения. Они живут одним днем. Это мы, глупые бабы, перебираем открыточки, записочки, фотографии… А мужики не такие – для них существует только настоящий момент. Захотелось провести ночь с какой-нибудь красивой девчонкой – уложит хоть в супружескую постель, не поморщится. Я таких за свою жизнь насмотрелась… спасибо.
Нина соскочила с дивана, снова побежала к телефону.
– Никто не отвечает!
– Что он, такой дурак, чтобы сейчас брать трубку?
– Я все-таки оптимистка. – Нина примирительно обняла подругу за плечи. – Не верю, что он мне изменяет, да еще так пошло. Извини, ты могла ошибиться. – Она погладила пышные Пульсатиллины волосы. – Расскажи лучше про себя. Наш французский знакомый привлекает тебя в качестве гида?
– Встречаемся, – пожала в ответ плечами подруга. – И вот что самое противное в бабском характере, в частности, в моем, – не могу я себя с мужиками правильно поставить! Проклятое сердце всюду лезет, куда не надо! Ну, казалось бы, заморский гость, фирмач с молодой женой, весь мир объездил – сегодня здесь, завтра там, ну какое мне до него может быть дело? Какие надежды? Нет, скажет пару комплиментов – я уже таю! Обнимет за плечи – я вся горю! Мне бы сразу четко оговорить с ним мой гонорар за услуги гида и переводчика – нет, я трачу на него время совершенно бесплатно! Я выворачиваюсь наизнанку, чтобы продемонстрировать ему себя и нашу столицу в самом лучшем виде! Да если бы он снял проститутку на улице, он бы ведь ей платил?! А я работаю с ним так, за любовь!
– Что, уже и до этого дошло? – удивилась Нина. – Когда же ты успела?
– Чего там успевать, он меня на следующий же вечер пригласил на съемную квартиру.– Он же в гостинице живет!
– Когда в гостинице, а когда и в апартаментах. Между прочим, там не хуже, чем у тебя.
– И ты ему что, там обед готовишь?
– Когда как. Хочется ведь по доброте душевной познакомить французика с нашей кухней. Вот и изощряюсь – то плов, то борщ, то грибную солянку. Еще ему и не все нравится! Он к такой еде не привык, ему бы чашку бульона да кусок мяса. А вино он приносит. Французское.
– Так, наверное, он считает, что у тебя заработок приличный!
– Хрен его знает, что он считает! Мы все дуры, кто к нашему поколению принадлежит! Всех стараемся обогреть! Вон твоя Лиза – молодая, а уже поняла, за кого надо хвататься.
Нина промолчала.
– И ведь я знаю, что зря трачу на этого французика деньги и время! Отнимаю от себя и от девчонок! И ничего поделать с этим не могу!
– Что, неужели полюбила? – испуганно спросила Нина.
– Полюбила, не полюбила, кто разберет? Мне его жалко, черт знает почему! Он ходит по городу, ничего не боится, никого не остерегается, будто не знает, какая у нас тут жизнь! Да его в каждой подворотне могут пришить только за одну банковскую карточку! А уж когда он по вечерам солдатскую ушанку на себя напяливает и идет по Арбату прогуливаться, так каждая сволочь считает своим долгом впарить ему в качестве сувенира какую-нибудь дрянь!
– Тебе-то какое дело?
– Ну, в этом и фишка! Я прекрасно понимаю, что мне до него не должно быть никакого дела, а вот жалко его, как маленького, и все!
– У него такие руки противные, как у осьминога, – вспомнила Нина. И тут же подумала про аккуратные руки Роберта и будто ощутила, как он кладет свою руку поверх ее руки при переключении рычага передачи. Она даже испугалась – ведь в этой ситуации она должна была, по логике вещей, вспомнить руки Кирилла, мужа, с которым прожила столько лет, а вот поди ж ты, вспомнила Роберта.
– Противные… – протянула в ответ Пульсатилла. – Конечно, с первого раза противные, а теперь я уж и привыкла! И вовсе не такие противные, когда он обнимает.
– Счастливая ты! – искренне сказала Нина. – Я бы тоже хотела всех любить и жалеть. Только не получается.
– Меня только никто не жалеет! – усмехнулась Пульсатилла. – А тебе, подруга, надо выкинуть дурь из головы! Вот завтра вставай, иди на работу, потом в косметический салон на массаж, на ванны, на масочки для лица, на искусственный загар. Надо быть в форме! У Кирилла ничего не спрашивай, делай вид, будто ты ничего не знаешь, ничего не подозреваешь, и тапочки ему носи в зубах.
– Мне завтра на работу не надо, – ответила Нина. – У меня завтра с утра занятие по вождению.
– Ну,
Зазвонил телефон.
– Это Кирилл! – Нина испуганно посмотрела на подругу. – Взять трубку?
– Это мои девчонки меня потеряли, – снисходительным голосом сказала Татьяна и объявила в телефон: – Сейчас иду! А вы уже давным-давно должны были спать!
Нина закрыла дверь, забралась под одеяло на теплую, нагретую телами двух женщин постель и тут же уснула. Программа, намеченная Пульсатиллой, показалась ей весьма разумной.
«Танька понимает толк в этих делах», – подумала Нина. То, что Пульсатилла понимает проблему скорее теоретически, Нину не смутило. Она уснула и спокойно спала до самого утра.
Мучить телефон Нина больше не стала. Она быстро оделась, прополоскала рот, выпила вместо завтрака пыльного чаю с сухарем и быстро побежала на занятие. По дороге она сразу же зашла в недавно открывшийся косметический салон, записалась на все процедуры, которые рекомендовала ей Пульсатилла, и подумала, что пройти их все – уже само по себе немалое испытание и для души, и для тела. И если она выйдет из него с честью, то справиться должна и со всем остальным. «Времени для всего этого нужно столько же, сколько понадобилось бы, если б я каждый день ходила на работу. Что же, придется спрессовать время и все успеть!» – решила она.
Учебная машина стояла посреди двора на своем месте, маленькая собачка вертелась возле нее, подняв переднюю лалу, и поскуливала. Машина была пуста, но открыта. Нина размотала с головы синий шарф, бросила его на заднее сиденье, привычно открыла переднюю дверцу, села на место водителя и пристегнулась. Роберта она увидела в зеркало заднего вида. Он в распахнутой кожаной куртке вышел из дверей черного хода школы и пошел к их машине. Нина, как только взглянула на него, сразу поняла, что он чем-то сильно взволнован. В руке у него была какая-то скомканная бумага, похожая на письмо.
«Что-то еще случилось», – подумала она, но спрашивать ничего не стала,
– Заводи, – вместо приветствия буркнул ей Роберт, и она хоть и ничего не сказала в ответ, но тут же подумала, что никогда нашим мужикам еще не достигнуть уровня «трех товарищей», хотя бы во внешних проявлениях воспитанности. Она завела. Собака при звуках работающего двигателя, прихрамывая и припадая при каждом шаге, отодвинулась в сторону. Лапу она по-прежнему держала на весу.
– Что с собакой? – Нина внимательно смотрела на страдающего пса.
– Не знаю. Может, зашибли ненароком вчера во время потасовки. Ну, поехали, некогда! – Вид у Роберта был такой, словно Нина докучает ему с какими-то бабскими пустяками.
– Нет, подожди. Так нельзя. Может, у нее лапа сломана, придется к ветеринару везти! – Нина решительно заглушила двигатель и вышла из машины. Умный пес с готовностью поковылял к ней навстречу.
Нина присела на корточки и стала ощупывать лапу.
– Потерпи, потерпи, маленький, – приговаривала она, – Давай вот в эту сторону лапку повернем, теперь вот в эту… Нет, вроде ничего не сломано. Вот, возьми бутерброд! – По дороге в школу она заглянула в булочную и в кафетерии выпила кофе и съела бутерброд с ветчиной. Второй бутерброд она предусмотрительно завернула в салфетку на всякий случай. Она теперь взяла за правило подкармливать собаку и замечала, что к началу занятий хитрый пес всегда вертелся около ее машины. Отвлек ее от этих дел хлопок двери со стороны пассажира.
– Слушай, у нас занятие или что? – Роберт еле сдерживался, чтобы не закричать. – Или ты садишься в машину и мы наконец едем, или я тебя высаживаю и еду по другим делам!
Нину возмутил его тон.
– Чего это вы разорались? – выпрямилась она, – В конце концов, это занятие мной оплачено, как и все остальные, и я что хочу, то и делаю! Хочу – езжу с вами по одним и тем же улицам, хочу – собак кормлю!
– Вот все вы такие, богатенькие! – медленно проговорил Роберт. – Думаете, если платите за занятия, так вам все можно? Высаживайся на хрен, никуда с тобой не поеду! – Он открыл дверцу заднего сиденья и выкинул прямо на асфальт ее сумку и синий шарф. Один его конец попал в лужу.
– Ах вот вы как? – буквально рассвирепела Нина. – Еще будете мои вещи кидать! Да я и сама больше с вами заниматься не буду!
Ее ужасно обидело, что вместо того, чтобы еще раз похвалить ее за вчерашнее, все-таки она первый раз в жизни участвовала в драке и действительно оказала Михалычу помощь, Роберт обращается с ней как… как… Она не могла подобрать слов от возмущения. Как со своей собственностью, которая все простит! А вот и нет! Она не позволит так с собой обращаться! Есть уже один, который считает ее своей рабыней!
– Да я и сама больше к вам в машину не сяду! – закричала она. – Тоже мне преподаватель! Зануда вы, вот вы кто! И преподавать вы не умеете! В группе у вас вечно шум и кавардак, и мямлите вы так, что у вас никто никогда и ничего не может разобрать!
Роберт, пока она кричала, стоял перед ней и только ошеломленно моргал ресницами.
– Ну ты и гнида! – в конце ее тирады наконец произнес он. – То говорила «вы – мой гуру», а как подучилась немного, так у меня вечно шум и кавардак! Чтобы духу твоего больше на занятиях не было, и на экзамен не смей приходить! Иди сдавай куда хочешь! Можешь жаловаться на меня хоть самому президенту! До экзамена не допущу!
– А вы бы и так не допустили! У меня, по вашей милости, до сих пор площадка не отработана! – повернувшись к нему, уже тише, но так же яростно сказала Нина. – Пока вы меня по улицам мотали, другие на площадке тренировались. Вон Михалыч своих учеников сначала все фигуры отработать заставил, а потом уже на улицу выпустил! А вы, наверное, сами ни одной сделать не можете! – Последнюю фразу она сказала, конечно, сгоряча, в запале и зря. Естественно, Роберт блестяще мог выполнить все фигуры, иначе какой же он был бы преподаватель? Но то, что ученики Михалыча, а все видели это, ползали по площадке, отрабатывая технику, а ученики Роберта начали обучение сразу с улицы, тревожило не одну ее. Учащимся площадка почти всегда давалась тяжелее, чем улица, и это обстоятельство порождало их беспокойство. Роберт же с Михалычем считали, что чем хуже условия, в которых ученики работают на площадке, тем легче им потом будет ездить самостоятельно. Камнем же преткновения для многих оказывалось упражнение, которое называлось «Эстакада». Заключалось оно в том, что ученик должен был самостоятельно въехать на довольно значительное возвышение в виде крутого мостика, остановиться на нем прямо на середине подъема, на крутизне, не допуская отката назад, потом тронуться с места, завершить подъем и, осторожно скатившись с другой стороны, вывернуть на прямую. На мостике, покрытом снегом или коркой льда, выполнить это упражнение было невозможно. Нина волновалась именно из-за него. Несколько раз она задавала Роберту вопросы по этому поводу, но он или отмалчивался, или отшучивался, или говорил, что она успеет. На самом деле он действительно ждал первого снегопада, чтобы научить Нину выполнять это упражнение в трудных условиях. Во-первых, и экзамен ей, как и всем ученикам группы, пришлось бы сдавать уже зимой, а во-вторых, Роберт всегда придерживался теории, что если тяжело в учении, то легко в бою. Нинины слова задели его за живое.
– Я не могу сделать фигуры на площадке?
– Наверное, не можете, если не учите этому! – Нина возмущенно трясла головой, хотя гнев ее стал потихоньку улетучиваться. Она поняла, что сморозила глупость. Разъяренный Роберт уселся в машину и с силой захлопнул дверцу.
– Ну, смотри! – И он поехал.
Да, действительно, на автомобиль, передвигавшийся по площадке словно игрушечный, было любо-дорого посмотреть. Все фигуры Роберт исполнял тютелька в тютельку, не просто на «отлично», а на самую превосходную степень, какую только можно было вообразить. Апофеозом всему была «Эстакада». Он въехал на нее не передом, как это полагалось по правилам, а задом, остановился ровно посредине подъема, не откатившись вниз ни на сантиметр. Затем, чуть слышно газанув, он легко тронулся с места и так же легко достиг вершины моста. Задержавшись на мосту сколько нужно, будто покрасовавшись на нем, он так же задом съехал вниз, аккуратно и очень точно развернулся и тут уже газанул как следует, взял с места в карьер и быстро укатил за ворота, за пределы видимости Нининых глаз. Нина осталась во дворе одна, не считая собаки. Пес, который тоже следил за всеми передвижениями автомобиля, теперь отчетливо понял, что больше уже ни от кого ничего ожидать не приходится, потянулся, зевнул, встав вдруг как ни в чем не бывало на все четыре ноги, и деловито потрусил к беседке, очевидно, по каким-то своим, собачьим, делам. Нина глянула ему вслед и возмущенно всплеснула руками:
– Ах ты интриган! Бессовестный обманщик! Ты, оказывается, подачки выпрашивал, а я из-за тебя с преподавателем поругалась! Ну и что мне теперь делать?
Действительно, как теперь ей следовало поступить, оставалось вопросом.
– Из школы меня выгнали, и все занятия пропали! – сказала она громко. – А я-то, дура, за мятными конфетками в магазин бегала! – Она с сокрушенным видом поглядела на пакетик мятных лепешечек, завернутых в веселенькие цветные обертки, со вздохом опустила его в ближайшую урну и затем тоже двинулась со двора. Почти час она потратила на то, чтобы найти другую автошколу и договориться с тамошним преподавателем – пожилым маленьким мужичком о том, чтобы он научил ее ездить по площадке. Потом она поехала домой, чтобы отдохнуть, переодеться и идти в косметический салон.3
Все было как всегда и одновременно как-то не так в их квартире. В пакете для мусора лежала пустая бутылка из-под хорошего белого вина. Когда Нина уходила из дома, ничего такого там не было.
«Он что, пил вино прямо из горлышка?» Она огляделась. Нигде, ни в раковине, ни в посудомоечной машине, не было никаких следов грязной посуды – бокалов, чашек, тарелок, ничего, за что можно было бы зацепиться и представить, что же все-таки происходило в квартире за время ее отсутствия. Все вещи лежали на своих местах, тапочки стояли на полке. И только в ванной она увидела на своей расческе несколько светлых волосков. Внутри у нее все похолодело.
«Не может быть, наверное, это мои собственные волосы! Просто освещение придает им такой странный блеск!» Нина осторожно сняла волоски, рассмотрела на свет, потом взяла карманное зеркальце, подошла к окну и там приложила их к своим волосам. Как ни хотелось ей себя обмануть, увы, сомнений не оставалось: волосы принадлежали яркой блондинке. Нина с чувством отвращения отбросила от себя расческу, будто испугалась неизвестной заразы, а потом побежала в спальню и стала там, как собака, обнюхивать подушки и одеяла, ворошить халаты, перетряхивать простыни. Постельное белье было переменено: она отчетливо помнила, что тот комплект, который был постелен ею самой, имел другой рисунок. Она ринулась в ванную – так и было: тот прежний комплект скомканный валялся в корзине. Да никогда в жизни Кирилл сам бы не стал менять постель! Это тоже улика! Сердце у нее бешено колотилось от возмущения и от страха: что же, что же все-таки происходило в квартире, пока она сидела и болтала с Пульсатиллой, а потом мирно спала? Вот была подушка Кирилла – она отчетливо ощущала его запах. А другая? Кто этой ночью спал на ней? Она осторожно взяла подушку в руки, стала рассматривать ее так и эдак в поисках новых волосков, принюхиваться, но понять ничего не могла. Наконец с остервенением содрала она и это постельное белье и бросила его в стиральную машину. Слезы душили ее, но она еще могла говорить вслух:
– Пульсатилла была права, когда говорила мне – доиграешься! Но я ведь и не играла! Я не кокетничала, не шантажировала его! Я была искренна в своем желании получить хоть немного свободы, расширить общение, научиться делать то, что до сих пор не умела. А он, значит, – она имела в виду мужа, – просто воспользовался моим отсутствием – привел эту Лизу (почему-то она не сомневалась, что это именно она) прямо в нашу квартиру. И эта ужасная нахалка не постеснялась! А если бы она, Нина, вернулась домой?!