Вслед за тенью. Книга вторая
Шрифт:
Смотрю на дядьку и вижу, как он наблюдает за каждым моим движением. Я устала сидеть согнувшись. Колено ноет. Ступни уже покалывает иголочками. Хочется встать в полный рост и размять ноги… Но я не могу. И так почти касаюсь головой потолка «чулана», сидя на корточках. Как и дядька с умными глазами — напротив меня.
«Вылезай!» — требует он, но не касается меня. Хотя мог бы — руки у него длиннющие! А ладони — совсем рядом. Я даже чувствую их тепло. Голос у дядьки низкий… Бархатный… Переливистый… Как
«Не вылезу!» — воплю я и как угорелая верчу головой.
«Прекрати! — требует он. — Слетит!»
«Кто?» — удивлённо спрашиваю я, замирая как мышка в своей норке.
«Не кто, а что. Твоя голова, — усмехаясь, отвечает он. И снова требует: — Дай руку! Я помогу».
«Нет!» — сердито отвечаю я.
Теперь я сержусь на него. «Знатно», как говорит бабуля. Сержусь так сильно, что чувствую, как сами собой прищуриваются глаза и даже морщится нос.
«Надо же, какая грозная амазонка!» — негромко восклицает дядька. Не сердито. Скорее весело. И немного удивлённо.
«Я не мазонка! — возмущаюсь громко. И добавляю: — Меня зовут не так!»
«А как?» — спрашивает он, усмехаясь. И уголки его губ чуть дергаются и слегка ползут вверх. Как у льва, который мне «улыбнулся» в зоопарке. «Улыбнулся» перед тем, как прыгнуть к решетке, рядом с которой я стояла. Но лев не тянул ко мне лап, а дядька тянет. Хоть и не прикасается.
«Так как тебя зовут?» — спрашивает он снова.
«Это секрет! Понял?»
«Понял», — тихо откликается он.
И вдруг его голова и плечи заныривают в мой «чулан» глубже. Я успеваю вовремя отреагировать, и цепкие пальцы не могут обхватить меня за плечи.
Но дядька не сдается и снова пытается это сделать. Его длинные ручищи такие юркие! Хватают меня за плечи и тянут из укрытия. Я извиваюсь. Дергаюсь. В пылу этой битвы неуклюже привстаю с корточек и больно ударяюсь головой.
«Аааай!!!» — воплю сиреной и почувствую, что проиграла: меня выуживают из-под стола и ставят перед собой. Так всегда делает дедушка, когда я «намудрю в очередной раз». Он всегда так говорит.
«Ну вот… удалилась, — сокрушается дядька. Это слово я знаю — мне бабуля объяснила. Дядька принимается прощупывать мою голову: — Где болит?»
«Тут», — тычу пальцем в макушку, запрокинув голову. Он такой высокий. Выше папы.
«Отечности не наблюдаю. Голова кружится?»
«Нет».
«Тошнит?»
«Нет».
«Будем
«Уже не больно, но это ты виноват!»
«Косвенно причастен — да. Но, если бы ты выполнила мой приказ без нареканий, этого бы не случилось», — строго изрекает он.
«Ты говоришь непонятно!» — обвиняющим тоном сообщаю я.
«Подробнее!» — велит он.
«Что подобнее?» — не понимаю я.
«Не подобнее, а подробнее. Это значит — разложи по полочкам».
«Что разложить?»
«Свои мысли».
«Ты глупый что ли? Как я их разложу? Чтобы их разложить надо в голове дырку сделать!»
«Зачем?»
«Как зачем? Чтобы вытащить их оттуда».
«Не столь кардинально, прошу тебя!» — Смеется он. Мне нравится, как он смеется. Почти, как папа, только чуть-чуть по-другому.
«А как их достать, чтобы на полку положить?» — спрашиваю удивленно. И даже сердиться перестаю.
«Разложить по полочкам — это образное выражение», — объясняет он, перестав смеяться.
«Это как?»
«Это значит, что дырку в голове делать не надо. А ты кровожадная!»
«Кровожадная — это когда пьёшь кровь! Я в мультике видела. А я кровь не пью! Только сок и молоко на ночь. Иногда газировку сладкую. Но ее пить дедушка не разрешает».
«То есть ты пьёшь ее без разрешения?»
«Почему без разрешения? Мне папа разрешает. Но это наш с папой секрет, понял?»
«Понял».
«Секрет — это значит никому ни-ни, — на всякий случай уточняю я. И отчего-то добавляю: — Так папа говорит».
«Папина дочка, значит… Ладно, принято».
Вижу, что он отступил на шаг. У меня появляется манёвр! Бегу к двери, но добежать не успеваю. Он хватает меня своими ручищами и подвешивает перед собой.
«Пусти», — шиплю я и закрываю глаза.
Я всегда так делаю, когда страшно. А мне теперь страшно. Страшно так, как не было за все пять лет моей жизни. Я боюсь, что дядька унесёт меня с собой.