Всполошный звон. Книга о Москве

Нагибин Юрий Маркович

Я знаю, что о многом не сказал. О филологической семинарии в Кривоколенном, учрежденной Новиковым и его сподвижником Иваном Шварцем, о том, что в Малом Златоустинском жил Матвей Казаков и держал при доме небольшую архитектурную школу, и о многом другом. Да ведь Москва неисчерпаема в каждом своем уголке, и разве охватить в одном очерке такой огромный мир, как Мясницкая!

Из Москвы на север

Если вы хотите поехать машиной из центра Москвы в Сергиев Посад, полюбоваться на Троице-Сергиеву лавру, вы наверняка начнете путь от Лубянской площади, затем поедете по той части Сретенки, которая носит название Большая Лубянка (параллельно тянется узенькая Малая Лубянская). Вы увидите справа Фуркасовский переулок, отмеченный по углам двумя мощными зданиями, возведенными И. Фоминым и А. Лангманом, слева мелькнет Кузнецкий мост, пересечете по краю маленькую площадь с памятником Вацлаву Воровскому, советскому полпреду, убитому в Швейцарии белогвардейцами, уловите за узором чугунной ограды

красивейшее здание барочного стиля, перестроенное, как говорят, по проекту великого Растрелли в XVIII веке из палат XVII века. Дом вошел в историю: именно здесь жил московский генерал-губернатор граф Ростопчин, двусмысленно прославивший себя в пору наполеоновского нашествия — он объявился первым лубочным контрпропагандистом России. Слева вы приметите за деревьями не слишком рослый, но величественный храм — собор стоявшего здесь некогда Сретенского монастыря. Минуя Сретенские ворота, вы увидите памятник прекрасной статной женщины и едва ли узнаете в ней Надежду Константиновну Крупскую, носившую в партийной среде кличку Минога. Мимо бывшей церкви Успения, построенной жителями печатной слободы в исходе XVII века, вы въедете в ущелье старой Сретенской улицы. И вам покажется на миг, что вы оказались в Москве начала века: тесно прижались друг к дружке маленькие желтые дома о два-три этажа, множество лавчонок — магазинами не назовешь — самого разного назначения, и чуть ли не через каждые полтора метра направо и налево отходят переулки со старинными торгово-ремесленными названиями — Луков, Колокольников (здесь на Моторинском заводе отливали царь-колокол — одно из двух бесплодных кремлевских чудес), Просвирин, Печатников, Пушкарев… Ничего примечательного вы здесь не обнаружите, кроме церкви при выезде на Сухаревскую площадь. Церковь носит странное название Троицы в Листах.

Собор Владимирской. Богоматери Сретенского монастыря. 1679, 1706 гг. Фото 1980-х гг.

Монастырь основан в 1397 г. князем Василием I на Кучковом поле — месте встречи москвичами иконы Владимирской Богоматери. В 1552 г. у стен монастыря горожане приветствовали войско, возвращавшееся после взятия Казани.

Сытин так объясняет это: «…Жившие вблизи печатники в XVII–XVIII вв. кустарным способом изготовляли лубочные картинки, которые, как и гравюры, назывались тогда листами, и продавали их у церкви Троицы, увешивая ее ограду своими произведениями». Мило, не правда ли, как и всякое проявление пусть наивной, но незапланированной духовности. Нельзя не заметить, что возведение этой пригожей церкви в дали времен заняло куда меньше времени, нежели нынешняя реставрация. Настанет ли такой день, когда мы устыдимся своей нерасторопности, неумелости, неуклюжей медлительности и лежащего в основе всего равнодушия?

Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках. 1695 г.; трапезная и часовня 1898–1902 гг. Фото 1994 г.

С кон. XVI в. близ Сретенских ворот размещалась дворцовая Печатная слобода, в которой жили мастера Печатного двора — первой московской типографии в Китай-городе. Они и построили эту церковь на углу Сретенки и Рождественского бульвара.

Пересекая Сухаревскую площадь, вы, возможно, вспомните, что тут стояла когда-то любимица Москвы Сухарева башня. И вот вас принял широкий и прямой проспект Мира, вобравший в себя бывшую 1-ю Мещанскую и часть Ярославского шоссе. Промахнули его, оставили позади Рижский (прежде Виндавский) вокзал в привычном для Москвы теремном стиле, аллею Космонавтов с бюстами покорителей космоса, роскошную гостиницу «Космос», построенную французами, и самый знаменитый наряду с американской статуей Свободы монумент на свете — «Рабочий и колхозница» Веры Мухиной, затем старинный виадук по правую руку, и вы уже мчитесь по бывшим дачным местам, знакомым и родным до слезного спазма каждому старому москвичу: Лосинка, Перловская, Тайнинка (Мытищи всегда были промышленным городом), Тарасовка, Клязьма, Мамонтовка, Пушкино…

Вид Сретенки у Сухаревой башни. Фото кон. XIX в.

Слева — церковь Живоначальной Троицы, что в Листах. 1651–1661 гг. Название «Листы» объясняется тем, что печатники изготавливали лубочные картинки, именовавшиеся листами, и продавали их у церкви Живоначальной Троицы.

Дорога эта уходит не только в даль пространства, но и в глубь нашей истории, прорезая исконную Русь: Троице-Сергиево, Переславль-Залесский, Ростов Великий, Ярославль, Вологду, а на краю — Архангельск. Коли же свернешь вправо от Ростова, то через Борисоглебское прибудешь в Суздаль и Владимир.

Так же вот ездили на север и по собственной воле, и против нее наши предки. Этим путем шел славный богомаз Дионисий с сыновьями расписывать дальний Ферапонтов монастырь, этим путем везли мятежного протопопа Аввакума в пустозерскую ссылку и всесильного при царевне Софье временщика князя Голицына — в Каргополь. Когда-то дорога начиналась прямо от Проломных ворот в китайгородской стене, у Николы Старого. Лубянской площади не было в помине, дорога шла прямиком по слободам, а дальше пустынностью и деревнями. Обстроилась она в середине XVI столетия: длиннющая, узкая Сретенка начиналась от Китай-города и шла до нынешнего Садового кольца. Расчленили ее на Лубянскую и Сретенку в XIX веке и свели к нынешней невеликой протяженности.

А имя ей дала всенародная встреча в 1395 году чудотворной иконы Владимирской Богоматери, самой чтимой в православии, перенесенной из города Владимира в Москву в роковой для нашей земли час.

В 1380 году Дмитрий Донской разгромил на поле Куликовом темника и фактического правителя Золотой Орды Мамая, чем положил начало освобождению Руси от монголо-татарского ига и, по справедливому мнению Василия Ключевского, созданию Русского государства. Ибо тогда произошло осознание русскими людьми себя как некоего исторического единства, народа, нации. Но Золотой Орде понадобилось всего два года, чтобы оправиться от поражения и нанести по Москве — возглавию Руси, что уже успели понять сметливые ордынцы, — жестокий удар. Хан Тохтамыш разорил Москву, но не осел тут, прознав, что Дмитрий собирает рать на севере. Прямой сшибки с вожским и куликовским победителем ему не хотелось. Он сгинул так же внезапно, как появился. Но через тринадцать лет над Москвой нависла новая, куда худшая угроза, которую можно было сравнить разве что с нашествием Чингисхана.

Тимур (в Европе — Тамерлан), правитель созданного им громадного государства со столицей в Самарканде, непобедимый полководец, двинулся на Русь, по пути разгромив Тохтамыша и слизнув Золотую Орду. Молва о непобедимости, о счастливой звезде Железного хромца опережала его стремительное продвижение в глубь русской земли. Карамзин пишет: «…За семь лет до его восшествия на престол чагатайский, укрываясь в пустынях от неприятелей, он не имел в мире ничего, кроме одного тощего коня и дряхлого вельблюда; а чрез несколько лет сделался монархом двадцати шести держав в трех частях мира».

Тамерлан. Гравюра. XIX в.

Тамерлан, или Тимур (1336–1405) — среднеазиатский государственный деятель, полководец, эмир. Разгромил Золотую Орду. Совершал походы в Иран, Закавказье, Индию, Малую Азию и др.

Дмитрия Донского уже не было на свете, княжил его юный сын Василий, явивший себя достойным наследником великого отца. Он «велел немедленно собираться войску и сам принял начальство, в первый раз украсив юношеское чело свое шлемом бранным и напомнив москвитянам те незабвенные дни, когда Герой Донской ополчался на Мамая». И дальше пишет Карамзин: «Между тем все церкви московские были отверсты с утра до глубокой ночи. Народ лил слезы пред алтарями и постился. Митрополит учил его и вельмож христианским добродетелям, торжествующим в бедствиях. Но слабые трепетали. Желая успокоить граждан любезной ему столицы, великий князь писал к митрополиту из Коломны, чтобы он послал в Владимир за иконою Девы Марии, с коею Андрей Боголюбский переехал туда из Вышегорода и победил болгаров. Сие достопамятное пренесение славного в России образа из древней в ея новую столицу было зрелищем умилительным: бесчисленное множество людей на обеих сторонах дороги преклоняло колена, с усердием и слезами взывая: Матерь Божия! спаси землю русскую! Жители владимирские провождали икону с горестию: московские приняли с восхищением, как залог мира и благоденствия. Митрополит Киприан, епископы и все духовенство в ризах служебных, с крестами и кадилами; за ними Владимир Андреевич Храбрый, семейство великокняжеское, бояре и народ встретили святыню вне града на Кучкове поле, где ныне монастырь Сретенский; увидев оную вдали, пали ниц и в радостном предчувствии уже благодарили Небо. Поставили образ в соборном храме Успения и спокойнее ждали вестей от великого князя».

Владимирская Богоматерь, Дерево, темпера, позолота. Нач. XII в.

Эта икона, созданная константинопольским художником, стала одной из самых почитаемых на Руси. Среди всех произведений средневекового искусства икона выделяется особой эмоциональностью образов. Богоматерь ласкает сына, прижимающегося щекой к ее щеке. Это так называемое Умиление.

А вести были счастливые. В тот самый день, а именно 26 августа, когда московские жители встретили владимирскую икону, Тамерлан неведомо почему повернул свои полки и ушел из российских владений. Конечно, русская церковь стала торжественно праздновать день Сретения Богоматери, когда «милость Небесная спасла тогда Россию от ужаснейшего из всех завоевателей».

Карамзин дает весьма рациональное объяснение уходу Тамерлана. Конечно, тут дело не в божественной силе и не в том, что покоритель двадцати шести царств убоялся ополчения юного московского князя — он понял, что трудный поход в Россию, да еще в близости осени, не принесет ему тех выгод, которые может дать завоевание Индии, Сирии или Египта. И увел туда свою конницу.

Так или иначе, а в Москве появилась новая улица — Сретенка (Встретинка, Устретинка — называли ее по-разному, но смысл был один).