Вспоминать, чтобы помнить

Миллер Генри Валентайн

«Черчилль?» — Всем своим видом я выражал недоумение, словно впервые слышал это имя.

«Да, Уинстон Черчилль... премьер-министр».

«А-а-а! Я слышал о нем».

«Муж говорит, что войну выиграют в воздухе. Вот почему Черчилль...»

«Абсолютно не разбираюсь в самолетах... никогда на них не летаю», — вставил я.

«Это не важно, — успокоила меня миссис Рубиол. — Я сама поднималась в воздух три или четыре раза. Но если...»

«А вот взять воздушные шары... Мне они гораздо больше по душе. Помните Сантос-Дюмона? Он еще полетел с верхушки Эйфелевой башни в Новую Шотландию. Это должно щекотать нервы, правда? А что вы говорили о Черчилле? Простите, я вас перебил».

Миссис Рубиол уже открыла рот, чтобы произнести

долгий, взволнованный монолог о встрече мужа с Черчиллем.

«Я вот что хочу вам сказать, — не дал я ей произнести ни слова, — больше всего мне нравятся обеды, на которых подают много выпивки. Ну, вы сами понимаете, все немного под мухой, завязывается спор, а потом кому-то сворачивают челюсть. Слушать умные разговоры за обеденным столом — вредно для пищеварения. Кстати, нужен ли к обеду фрак? У меня его нет. Хочу, чтобы вы знали».

«Можете одеваться по своему вкусу... естественно», — сказала миссис Рубиол, по-прежнему никак не реагируя на мою наглость.

«Отлично! Потому что у меня только один костюм... вот этот — что на мне. Он не так еще плох, как вы думаете?»

Миссис Рубиол милостиво мне улыбнулась.

«Чем-то вы напоминаете мне Сомерсета Моэма, — снова затрещала она. — Я познакомилась с ним на борту парохода, плывущего из Италии. Какой милый, скромный человек! Никто не знал, кто он, кроме меня. Он путешествовал инкогнито...»

«Он действительно косолапит? Вы обратили внимание?» — спросил я.

«Косолапит?» — переспросила миссис Рубиол, обалдело глядя на меня.

«Да, косолапит, — повторил я. — Разве вы не читали его знаменитый роман...»

«„Человеческие страсти“! — воскликнула миссис Рубиол в восторге, что отгадала название, не догадываясь, что отгадала неправильно. — Нет, не читала, но я видела фильм. По-моему, отвратительный, как вы думаете?»

«Страшный — да, но не отвратительный, — рискнул я высказать свое мнение. — Очень страшный».

«Мне не очень понравилась Аннабелла в этом фильме», — сказала миссис Рубиол.

«Мне тоже. Зато Бетт Денис сыграла неплохо, правда?»

«Не помню, — ответила миссис Рубиол. — Кого она играла?»

«Дочь стрелочника, разве не помните?»

«Ах да, конечно!» — воскликнула миссис Рубиол, отчаянно пытаясь вспомнить то, чего никогда не видела.

«Помните, как она падает с лестницы, держа в руках поднос с едой?»

«Да, конечно, помню! Теперь я все вспомнила. Она неподражаема! Как она падала!»

«Вы что-то говорили о Черчилле...»

«Да, говорила... Дайте вспомнить... Что же я хотела вам рассказать?..»

«Прежде всего скажите, — вставил я, — действительно ли он не выпускает изо рта сигару? Говорят, даже засыпает с ней. Впрочем, это не важно. Мне просто интересно, так ли он глуп в жизни, как на экране?»

«Что! — вскричала миссис Рубиол. — Черчилль глуп? Неслыханно! Да он, возможно, самый умный человек в Англии».

«После Уайтхеда, вы хотите сказать?»

«Уайтхеда ?»

«Это человек, который звонит в гонг для Гертруды Стайн. Вы, конечно, знаете Гертруду Стайн? Нет? Но об Эрнесте Хемингуэе вы должны были слышать?»

«Теперь я поняла. Она его первая жена».

«Вот именно, — ответил я. — Они поженились в Понт-Эйвене и развелись в Авиньоне. Об Уайтхеде тогда еще никто не слышал. Это он придумал словосочетание — „божественная энтропия“... или то был Эддингтон? Точно не помню. Во всяком случае, в 1919 году, когда Гертруда Стайн написала „Нежные пуговицы“, Хемингуэй все еще вел разгульную жизнь. Возможно, вы помните дело Ставиского — тогда еще Лоувенстайн прыгнул с самолета и упал в Северное море? С тех пор много воды утекло...»

«Я, должно быть, жила тогда во Флоренции».

«А я в Люксембурге. Вы наверняка бывали в Люксембурге, миссис Рубиол? Нет? Прекрасное место. Никогда не забуду завтрак с Великой герцогиней. Красавицей ее не назовешь. Нечто среднее между Элеонорой Рузвельт и королевой Вильгельминой. В то

время ее мучила подагра... Но я забыл про Уайтхеда. Кстати, что вы говорили о Черчилле?»

«Боюсь, не сумею вспомнить, — сказала миссис Рубиол. — Мы слишком быстро меняли темы разговора. У вас необычная манера вести беседу. — Она состроила гримаску. — Расскажите лучше о себе, — продолжала она. — Вы ничего не говорите о себе».

«Нет ничего проще, — отозвался я. — Что вам хочется узнать? Я был женат. Пять раз, у меня трое детей, двое из них совершенно нормальные, зарабатываю триста семьдесят пять долларов в год, много путешествую, никогда не охочусь и не рыбачу, добр с животными, верю в астрологию, магию, телепатию, не делаю зарядку, медленно пережевываю пищу, люблю грязь, мух и болезни, ненавижу самолеты и автомобили, люблю засиживаться допоздна и так далее. Так случилось, что родился я 26 декабря 1891 года, из чего следует, что я Козерог с двойной грыжей. Прошло только три года, как я перестал носить бандаж. Вы, конечно, слышали о Лурде — городе, где совершаются чудеса? Так вот, именно там я выбросил свой бандаж. Нет, никакого чуда не произошло... просто эта гадость развалилась, а я был слишком удручен, чтобы купить новый. Видите ли, я родился в лютеранской вере, а лютеране не верят в чудеса. В гроте Святой Бернадетты я видел множество брошенных костылей; но ни одного бандажа. Положа руку на сердце, миссис Рубиол, грыжа не так мучительна, как пытаются изобразить. Особенно двойная грыжа. Думаю, здесь действует закон компенсации. Мне вспоминается друг, который страдал от сильной лихорадки. Вот это действительно неприятная штука. Чтобы ее вылечить, в Лурд не ездят. Кстати, известно вам, что от этой болезни вообще нет лекарств?»

Миссис Рубиол покачала головой удивленно и растерянно.

«Гораздо легче, — продолжал я, журча, как ручеек, — бороться с проказой. Думаю, вы никогда не были в лелрозории, а я однажды провел там целый день... колония располагалась неподалеку от Крита. Я направлялся в Кнос, чтобы осмотреть развалины, но по дороге познакомился с одним врачом с Мадагаскара. Он так интересно рассказывал о колонии для прокаженных, что я решил поехать туда вместе с ним. Помнится, мы там прекрасно пообедали — вместе с прокаженными. Если не ошибаюсь, подавали жареного осьминога с плодами окры и луком. А какое дивное мы пили вино! Синее, как чернила. Называлось: «Слезы прокаженного». Позже я узнал, что там в почве много кобальта. А также магния и слюды. Некоторые из прокаженных очень богаты... как индейцы из Оклахомы. И довольно веселы, хотя никак нельзя понять, улыбаются они или плачут: так обезображены их лица. Среди них был один американец — молодой парень из Каламазу. Его отец владеет кондитерской фабрикой в Расине. Он учился в Принстоне, член общества «Фи-Бета-Каппа». Его интересы лежали в области археологии. Руки у него, по-видимому, сгнили довольно быстро, но он и с культями управлялся неплохо. При его средствах он устроился там довольно хорошо. Женился на крестьянской девушке... прокаженной, как и он сам. Та была родом из Турции и не знала ни слова по-английски, но они без памяти влюбились друг в друга. А при общении использовали язык глухонемых. Короче говоря, я провел в колонии прекрасный день. Вино было отличное. Не знаю, пробовали ли вы когда-нибудь мясо осьминога. Поначалу оно кажется жестковатым, но к этому быстро привыкаешь. К примеру, в Атланте кормят гораздо хуже. Однажды я ел там, в местной тюрьме... так меня чуть не вырвало. Естественно, заключенные едят нету же пищу, что посетители... но тем не менее. Нет, Атланта — гнусное местечко. Думаю, нас кормили мамалыгой, жаренной на кулинарном жире. Стоило только взглянуть на эту стряпню, и... ну, вас могло стошнить. А кофе! Просто невероятно! Не знаю, что по этому поводу думаете вы, но я считаю, что кофе, хороший кофе должен быть черным. И еще выглядеть немного маслянистым... жирноватым, что ли. Говорят, все зависит от того, как обжаривают зерна..."