Встреча с чудом
Шрифт:
— И ты хочешь, чтобы я верила после этого людям? Да я бы многих из них в ложке утопила! Ты еще все это испытаешь на своей шкуре, — говорила она, кривя губы, перегибаясь через стол к Асе. — Сейчас они сделали из тебя воровку — подожди, то ли еще будет! И выбрось из головы всякие красивые затеи, всякие мечты, чтобы потом не терзаться. Мечтам не дадут сбыться. Их испакостят!
Асе неприятно было слушать Коноплеву, но в то же время она видела, что Ия говорила немало и правды. Ведь существуют же чугреевы, татауровы, дорофеевы.
А вспыхнувшая Ия вдруг погасла, бессильно обмякла, на старообразном лице ее проступила усталость и брезгливость. Она снова закурила и, морщась, вяло продолжала:
— Подожди, еще вся ложь впереди. Ты еще хлебнешь ее и вспомнишь меня. Вот встретишь парня, будешь молиться на него, всю себя с восторгом отдашь ему, а он в этот же день в углу будет тискать какую-нибудь соседку.
— Ия, что ты говоришь! — воскликнула Ася, глядя на нее испуганно.
— Правду говорю! — опять вскипела Ия. — Все мужики таскуны! Смотрят на нас, как на дичь. Охотятся! Противно! Жена в роддоме, а он у любовницы.
Ия зло щурила глаза и то выкрикивала, то переходила на свистящий шепот. Асе стало жутко. Она не хотела, но все же чувствовала, что поддается ее настроению. Как загипнотизированная, следила она за Коноплевой. А от той струилась горькая сила, сила отчаяния, полного безверия.
— А наш брат, бабье, лучше ли?
— Не надо! Не надо! Хватит! — попросила Ася.
— У меня в Воронеже соседки были. Сестры. Назовут мужиков, гуляют. А потом по очереди уходят с каждым в другую комнату. А там лежит парализованная мать. От их ложа любви до ее кровати — два шага. Она лежит, все видит, а двинуться не может...
— Довольно! — Ася вскочила. — Ты врешь все!
— Клянусь своей матерью, так было. Ты еще наивное, мокрогубое дитя! Чего ты хочешь от людей? Я старушку как-то встретила. Просит милостыню. А у нее, оказывается, сын инженер и две дочери замужем...
Ася почувствовала, что она сейчас ударит Ию, в глазах рябило. И она встречала таких же брошенных матерей. А Ия все швыряла и швыряла в нее страшными, низкими, грязными историями. И самое жуткое было то, что действительно такое случалось, Ия взяла эти истории из жизни. И все-таки душа Аси отбивалась от них, возмущалась, не могла согласиться.
— Ты врешь на людей! — крикнула Ася. — Ты опустилась! Ты жалкая, бессильная, озлобленная! Ты нарочно выбираешь в жизни всякие гадкие истории. Ты гадкие поступки гадких людей приписываешь всем! — Ася смотрела на Коноплеву гневно. — А я знаю — люди умные, добрые. Мы сидели в Москве без денег, спали на вокзале. А незнакомый человек за свои деньги привез нас сюда...
— Это только остолоп мог завести вас в эту дыру!
— Привез, помог и ничего не взял. Я могу рассказать тебе тысячи хороших историй о хороших людях. Ты — истеричка! Ты придумала свою злость на людей. Встретила одного подлеца и решила, что все подлецы. Забилась в эту конуру и рычишь!
Так горячо было возмущение Аси и так неожиданно нападение, что Ия растерялась и сидела жалкая, испуганная.
— Ты посмотри на себя, кем ты стала? — все увереннее и горячее говорила Ася. — Почему живешь одна? Завтра же возьми кого-нибудь из девчат. Вот у нас Любава без квартиры. В комнате все прибери, дров напили, чтобы печь пылала. Пальто вычисти, платья погладь, эту гнусную банку с окурками выкинь. И, главное, идиотские мысли из головы выброси! И потом, какой ты педагог? Ты же не любишь свою работу, не любишь детей. Как ты стала педагогом?
— Да на черта мне нужно это педагогство! — воскликнула Ия. — Я всю жизнь мечтала о технике, о радио.
— Ну и шла бы в радиотехнический.
— Как же, ждали меня там! Не сдала. А родные заставили в пединститут идти.
— Сама предала свою мечту, вот и расплачивайся теперь... Как это можно предать свою мечту? — изумилась Ася. — Это все равно, что предать свое сердце!
— Вот я и скриплю зубами. Увижу школу и скриплю, — прошептала Ия.
— Так брось ее! Не будь мямлей! Не мучай себя, учеников, педагогов.
— Я просила отпустить — не отпускают. Говорят, что должна еще два года отработать.
— А какой толк от твоей работы! — Ася махнула рукой. — Ладно. Я поговорю с ребятами. Помогут. Уедешь.
— Если бы... — встрепенулась Ия. — Ведь я сама себе уже противна. Запуталось все. Перецапалась со всеми. Не люблю всех, и меня не любят. Переменить мне нужно место. Это мне урок на всю жизнь.
— Уедешь, — уверенно сказала Ася...
Она шла в ледяной тьме к своим лисицам. Шла сердитая, решительная и все думала о Коноплевой.
Около клуба толкалось несколько парней. Мелькали огоньки папиросок. Взвизгивал под валенками снег. Раздавался голос Космача:
— Знаешь, как один храбрец рассказывал? «Вот я и погнался за ним. Оглянулся, а он далеко позади. Бежим! То я от него, то он за мной. Схватились. И дал же я ему! То он на мне, то я под ним, то он наверху, то я внизу!»
Парни захохотали.
Космач фонариком осветил лицо проходившей Аси.
— Ну как Андреяшка? Прыг-скок — и в песок? — спросил он под гогот парней.
Ася похолодела от бешенства. Она неожиданно бросилась к Космачу и ударила его по щеке рукавицей, потом со злым удовольствием ударила еще два раза.
— Что ты, что ты, одурела? — бормотал растерянный Космач. — Я же пошутил!
Асе больше всего показалось обидным, что парни, танцевавшие с ней в клубе, не встали на ее защиту, а угодливо подхохатывали хулигану.
— Эх вы! — сказала она им и ушла.
Все смущенно молчали. И только Космач проговорил:
— Вот это... да-а...