Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах
Шрифт:
браке, он написал эпопею "Война и мир", воспевающую семейную жизнь. Потом он
возненавидел Софью Андреевну, но не мог с ней развестись, так как общественная мораль
осуждала развод. И тогда он написал "Анну Каренину", наказав Анну за то, что та
оставила мужа. А когда Толстой состарился и крестьянские девушки уже не возбуждали
его, он написал "Крейцерову сонату", где вообще отвергал всякую половую жизнь".
Возможно, эта обвинительная речь была сказана в шутку. Но Ахматова искренне не
принимала учения и взглядов
ему, Тургенева) и преклонялась перед Кафкой: "Он писал для меня и обо мне". Во время
нашей следующей встречи - в 1965 году в Оксфорде - мы говорили о Джойсе и Элиоте, замечательных, по ее словам, писателях, наиболее правдивых из всех современных
авторов, но, несомненно, стоящих ниже Достоевского и Кафки. Пушкина Ахматова
считала гениальным и непревзойденным, он, по ее мнению, знал все: "И как только это
удавалось ему, кудрявому юноше из Царского Села с томиком Парни (15) в руке?" Затем
она прочла мне свои записки о "Египетских ночах" Пушкина и рассказала о герое этой
поэмы - таинственном чужестранце, легко импровизирующем на любую, выпавшую по
жребию, тему. Ахматова не сомневалась, что прототипом этого гениального виртуоза был
польский поэт Адам Мицкевич. Отношение Пушкина к последнему было неоднозначным: польский вопрос разделял их, но Пушкин, без сомнения, видел в Мицкевиче гения
15. Виконт де Парни (1753 - 1814) - французский поэт, один из зачинателей "легкой поэзии"; выпустил сборники стихов "Эротические стихотворения", 1778), "Поэтические безделки".
Для ранней любовной лирики Парни характерно сочетание нежности, фантазии и
остроумия. Об увлечении Пушкина поэзией Парни Ахматова написала в третьей части
стихотворения "Царское Село" (сборник "Вечер", 1911):
“Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни...
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни».
современности. Блок с его безумными глазами и уникальным талантом тоже обладал
даром импровизатора. Ахматова сказала, что Блок, неоднократно похвально
отзывавшийся о ее стихах, на самом деле не любил ее. Однако каждая школьная
учительница в России была уверена - и это убеждение живет до сих пор, - что у
Ахматовой с Блоком был любовный роман. Даже историки и критики верили в это.
Основаниями таких слухов послужили, очевидно, стихотворение Ахматовой 1914 года "Я
пришла к поэту в гости", посвященное Блоку, и стихотворение на тему смерти
"Сероглазый король", написанное на самом деле за десять лет до кончины поэта, а также
другие стихи. По мнению Анны Андреевны, Блок не признавал поэтов-акмеистов, прежде
всего Мандельштама, Гумилева, не любил Пастернака, да и ее саму.
Мы заговорили о Пастернаке, с которым Ахматову многое связывало. Она
рассказала, что поэт часто приходил к ней, как правило, во времена душевного кризиса, обессиленный и опустошенный, но его жена вскоре появлялась вслед за ним и быстро
уводила его домой. Оба, Пастернак и Ахматова, легко влюблялись. Пастернак
неоднократно делал ей предложение, но она не воспринимала это серьезно. То была, по ее
словам, ненастоящая любовь, да и вообще не любовь. Но они очень много значили друг
для друга, особенно после смерти Мандельштама и Цветаевой. Уже одно сознание того, что твой коллега и друг живет и пишет, было безграничным утешением для обоих. Они
могли время от времени критиковать друг друга, но никогда не позволяли делать это
кому-то другому. Ахматова восхищалась Цветаевой: "Марина как поэт гораздо лучше
28
меня". После смерти Мандельштама и Цветаевой Пастернак и Ахматова по-настоящему
ощутили свое одиночество: казалось, они очутились в пустыне, хотя безграничное
поклонение соотечественников, которые переписывали, копировали, распространяли и
учили наизусть их стихи, было для них огромной поддержкой и предметом гордости.
Глубокий патриотизм этих двух поэтов был совершенно лишен национализма, мысли об
эмиграции чужды им. Пастернак мечтал увидеть Запад, но не хотел рисковать тем, что
путь обратно будет ему закрыт. Ахматова сказала мне, что никогда не уедет, она хотела
остаться на родине до самой смерти, несмотря на все вероятные трудности и
преследования. При этом оба, Пастернак и Ахматова, тешили себя странными иллюзиями
о художественно богатой, интеллектуальной западной культуре, идеальном творческом
мире, и стремились к общению с ним.
Несмотря на глубокую ночь, Ахматова все более оживлялась. Она стала
расспрашивать меня о моей личной жизни, и я отвечал полно и свободно, словно она
имела право знать обо мне все. Она же вознаградила меня прекрасным рассказом о своем
детстве на берегу Черного моря, о браках с Гумилевым, Шилейко и Пуниным, о друзьях
молодости, о Петербурге перед Первой мировой войной. Только имея представление обо
всем этом, можно понять "Поэму без героя": последовательность картин и символов, игру
масок, заключительный бал маскарад, мотивы из "Дон Жуана" и комедии дель арте.
Ахматова вновь заговорила о Саломее Андрониковой (Гальперн), ее красоте, обаянии, незаурядном уме, о вечерах в кабаре "Бродячая собака", о представлениях в театре
"Кривое зеркало", о ее неприятии лжемистики символизма, за исключением стихов
Бодлера, Верлена, Рембо и Верхарна, многие из которых она знала наизусть. О Вячеславе
Иванове она отзывалась как о человеке выдающемся, с безупречным вкусом, тонкими
суждениями и прекрасной силой воображения, но его поэзия казалась ей слишком