Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах
Шрифт:
присоединиться к нам, но у той уже была назначена другая встреча.
К условленному часу я снова был в магазине, и вот мы с критиком шагаем по
Аничкову мосту, сворачиваем налево и идем дальше по набережной Фонтанки.
Фонтанный дом, бывший дворец Шереметева, великолепное строение в стиле барокко с
воротами тончайшего художественного чугунного литья, которым так знаменит
Ленинград, стоял посреди обширного двора, несколько напоминающего четырехугольный
двор университета
на верхний этаж и оказались в комнате Ахматовой. Обстановка была очень скудной, по-
видимому, многие вещи пришлось продать во время блокады. Из мебели были лишь
небольшой стол, три или четыре кресла, деревянный сундук и диван. Над камином висел
рисунок Модильяни. Величественная седая дама с накинутой на плечи белой шалью
медленно поднялась, приветствуя нас.
Это величие Анны Андреевны Ахматовой проявлялось в неторопливых жестах, благородной посадке головы, в красивых и слегка строгих чертах, а также в выражении
глубокой печали. Я поклонился, что приличествовало ситуации. Мне казалось, что я
благодарю королеву за честь быть принятым ею. "Западные читатели, - сказал я, - будут, несомненно, рады узнать, что Ахматова пребывает в добром здравии, поскольку о ней
ничего не было слышно многие годы". "Как же, - ответила Анна Андреевна,- ведь недавно
появилась статья обо мне в "Dublin Rеviеw", а о моих стихах пишется, как мне сказали, диссертация в Болонье". При нашей встрече присутствовала подруга Ахматовой, элегантная дама аристократического вида. Несколько минут мы втроем вели светский
разговор. Анна Андреевна спросила меня, как военные бомбардировки отразились на
Лондоне. Я постарался ответить как можно обстоятельнее, тщетно пытаясь преодолеть
смущение, вызванное ее царственными манерами. Вдруг я услышал, как чей-то голос с
улицы выкрикнул мое имя. Я никак на отозвался, убежденный, что мне это почудилось, но
крик продолжался, и слово "Исайя" звучало все более ясно. Я посмотрел в окно и увидел
24
человека, в котором сразу узнал Рандольфа Черчилля, сына Уинстона Черчилля. Похожий
на сильно подвыпившего студента, он стоял посреди большого двора и громко звал меня.
Я застыл, буквально пригвожденный к полу, не имея понятия, что мне делать в этой
ситуации. Наконец я пришел в себя, пробормотал извинения и бросился вниз по лестнице, одержимый единственной мыслью - помешать новому пришельцу подняться в комнату
Ахматовой. Мой обеспокоенный спутник, критик, последовал за мной. Когда мы вышли
во двор, Рандольф, радостно выкрикивая приветствия, быстрыми шагами направился в
нашу сторону. "Я
автоматически обратился я к критику. Тот застыл на месте, замешательство на его лице
сменилось ужасом, и вдруг его как ветром сдуло. Я больше никогда не видел его, но
слышал, что его работы продолжают издаваться в Советском Союзе, из чего заключил, что та встреча не нанесла ему вреда. Я никогда не замечал за собой слежки, но в том, что
следили за Рандольфом Черчиллем, не было сомнений. Как раз после этого случая стали
распространяться слухи о том, что иностранная делегация прибыла в Ленинград с целью
убедить Анну Ахматову покинуть Россию, и что Уинстон Черчилль, многолетний
поклонник Ахматовой, прислал специальный самолет, чтобы переправить ее в Англию, и
прочие небылицы.
Я не видел Рандольфа с наших студенческих дней в Оксфорде. Поспешно уведя его
подальше от Фонтанного дома, я спросил, что все это означает. Он рассказал, что в
настоящее время работает в Москве в качестве сотрудника одной американской газеты.
Сейчас он приехал с деловым визитом в Ленинград, и первой его заботой было поставить
в холодильник только что купленную баночку икры. Рандольф совсем не говорил по-
русски, а его переводчик куда-то исчез. Безуспешно ища помощи, он случайно наткнулся
на Бренду Трипп. Когда та сообщила, что я в Ленинграде, он чрезвычайно обрадовался, поскольку решил, что я прекрасно смогу заменить ему переводчика. К сожалению, Бренда
неосторожно сообщила, что я в данный момент нахожусь в Шереметевском дворце.
Рандольф направился туда и, не зная в точности, в какой я квартире, применил
популярный в Оксфорде метод, выкрикивая перед домом мое имя. "И это сработало", -
заключил он, победно улыбаясь. Я, как можно быстрее, отделался от него и, узнав в
книжном магазине номер телефона Ахматовой, поспешил позвонить ей. Я объяснил
причины своего неожиданного ухода, принес извинения и спросил, могу ли снова прийти
к ней. Она ответила: "Сегодня вечером, в девять".
Когда в назначенный час я опять переступил порог комнаты Ахматовой, то застал
там одну из учениц ее второго мужа, ассириолога Шилейко, - образованную даму, которая засыпала меня вопросами об английских университетах и западной системе
образования. Ахматовой все это было явно неинтересно, и она большей частью молчала.
Наконец незадолго до полуночи гостья ушла, и Ахматова начала расспрашивать меня о
своих друзьях, эмигрировавших на Запад, надеясь, что я знаю их лично. (Позже она