Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
– Мне очень хочется сыграть с вами шахматы, тем более, счет в вашу пользу. Но скажите, Люка, скажите откровенно, вам хочется жить в мире, в котором множатся нераскрытые преступления? Вам хочется жить в санатории, в котором, прогуливаясь по парку, можно под георгинами обнаружить обезображенный труп?
– Нет, не хочется. Мне хочется просто жить. А я чувствую, что ценою правды будет моя жизнь, наши жизни.
– Наши жизни... Не хотел вам говорить, но теперь скажу. Вы знаете, я умею слушать и понимать услышанное, даже если услышал несколько слов или полслова. Потому я многое узнал, узнал, никого не расспрашивая...
– комиссар замолк. Он не знал наверняка, стоит ли ему откровенничать.
– Что вы узнали?!
– вспыхнули глаза Люки детским любопытством. «Ребенок, совсем ребенок» - подумал Мегре и решил говорить:
– Многое. Например, что в Эльсиноре люди погибают чаще, чем в Чикаго.
– Чаще чем в Чикаго?! Звучит неправдоподобно...
– Неправдоподобно? А если я вам, Люка, скажу, что в Большом Чикаго насчитывается десять миллионов жителей, и в год там от насилия погибают тысячи жителей. В Эльсиноре же на сто пятьдесят обитателей, по моим подсчетам, в год погибает как минимум одна целая две десятых человека...
– Если бы в Чикаго было бы такое же соотношение, то там погибало бы, - стал считать в уме Люка, - то там погибало бы... Там погибали бы более восьмидесяти тысяч человек в год!
– И мы с вами можем спасти этих людей, мой друг. Это наш долг.
– Долг, долг, - вернулся Люка на землю Эльсинора из усеянного трупами Чикаго.
– Мне тоже говорили, что быть рядом с Беделем Бокассой, цивилизовать его каждый день, каждый час - мой человеческий долг, долг перед Великой Францией. И что? Я цивилизовал его каждый день, каждый час, Бокасса каждый день, каждый час издевался над моими потугами, идиотскими для него. И, более того, хотел меня цивилизовать по-своему, хотел привить вкус к человеческой плоти, дающей человеку невероятную силу, которую ни телятина, ни баранина дать не могут. А чем все кончилось? Беделя съели черви, людей в Империи едят по-прежнему, мое место занимает претенциозный молодой советник, который цивилизует дикарей, как и я, и которого, скорее всего, съедят. Нет, не людоеды, но микроскопические паразиты, которыми там насыщены и земля, и вода, и воздух...
– Все это верно, дружище Люка. Но все же признайтесь, ведь вы уже сделали выбор, - тепло посмотрел Мегре.
– Сделал, - вздохнул Люка.
– Но мне кажется, что ваши уши ввели вас в заблуждение... Лично я ничего не слышал об убийствах в Эльсиноре...
– Вам хорошо, Люка, вам назначают лекарственный электрофорез, и вы все забываете. А мне – не назначают. И потому я все помню.
– Попросите профессора, он не откажет. И будете жить, не зная ни об убийствах и похищениях, ни, вообще о вчерашнем дне, если увеличить дозу.
– Да, жить сегодняшним днем – великое счастье.
– К сожалению, мне это редко удается.
– Наш профессор, похоже, заинтересован, чтобы эти убийства и исчезновения остались нераскрытыми, - подумав, сказал Люка.
– Он ведь не только профессор, но и владелец санатория. А что нужно владельцу санатория? Ему нужны пациенты, пациенты и пациенты. А что приводит их сюда? Прекрасная репутация санатория и превосходная - самого профессора Перена.
– В сокрытии имени убийцы более всего заинтересованы убийца и организатор убийства.
– Это так... Но, скажите мне, почему он тогда просил вас провести расследование?
– Он, по всей вероятности, играет в какую-то игру, возможно, терапевтическую... А что касается репутации санатория, я уверен, что судья Данцигер постарается сберечь эту репутацию во всей ее красе. По просьбе профессора и, разумеется, из личной заинтересованности.
Мегре усмехнулся - он видел, как судья manger comme un loup[22], а, выходя из святилища Рабле, удовлетворенно поглаживал живот.
– Постарается... В столовой Перен говорил с судьей, и тот обещал, что в зеркале правосудия все будет выглядеть лучшим образом.
– Откуда вы это знаете?
– От Лиз-Мари...
– Лиз-Мари Грёз - ваш агент?!
– неискренне удивился Мегре, знавший, что названная девушка испытывает к Люке нежные чувства.
– Да... Знаете, комиссар, если бы моя мама узнала, что последнее время я только и делаю, что подглядываю и подслушиваю, а также прошу друзей это делать, она бы заболела от горя...
– Что поделаешь, Люка, что поделаешь... Кто-то должен делать эту работу, не всегда приятную...
– Должен. Да...
– В таком случае, выбросите все из головы и станьте полицейским. Просто полицейским с мозгами, что ни на есть полицейскими.
– Слушаюсь, господин бригадный комиссар, - взял под козырек бывший дипломат.
– Так-то лучше...
– одобрительно посмотрел Мегре.
– Теперь вы не умрете, запив рыбу красным вином?
– Никак нет, не умру, лишь чуть-чуть похвораю. С чего прикажете начать этот день, господин бригадный комиссар?
– Мадам Николь Пелльтан, мать Люсьен, во второй половине дня обычно ходит в поселковую церковь. Вы могли бы переговорить с ней по дороге туда или обратно. А я тем временем познакомлюсь с Люси.
– Согласен - воссиял Люка, знаком попросив Лиз-Мари, все это время не сводившую с него глаз, принести им с комиссаром кофе.
– А я ведь сто лет не был в церкви, - сказал Мегре, скорее, себе.
– Знаете, Луи, с чем ассоциирует в моей памяти церковь?
– С чем, комиссар?
– С яйцом всмятку и несколькими ломтиками козьего сыра...
– Я читал об этом. Мальчиком вы завтракали у кюре между второй и третьей службами.
– Да. Иногда мне кажется, что ничего вкуснее я в жизни не ел.
– Тогда вам стоит сходить в церковь...
– Наверное, стоит, Люка, наверное, стоит.
– Кстати, комиссар, знаете, что я только что вспомнил?
– Что?
– Когда каталку с трупом выкатили из здания, профессор приподнял простыню, как бы желая в чем-то удостовериться...
– И что?
– И я увидел синяки на голове Делу. Они были такие сочные, что видны были издалека.
– Это следовало ожидать...
– Избить покойника! Они ни перед чем не остановятся, Мегре, ни перед чем...